Разумеется, они видели болезнь не в этом. По их мнению, были нарушены пропорции поведения: надо было знать, где говорить эту правду, кому, и в каком количестве выдавать её, а студент должен заниматься исследованиями под руководством научного руководителя; умные люди знали правду, но помалкивали, а неумные лезли на рожон.
Психиатры мне ответили, что я как будто рассуждаю правильно, но у них есть многолетний опыт, и они видят признаки болезни уже тогда, когда другим это ещё незаметно: это и манера себя держать, жесты, мимика и какая-то особенная непохожесть на других людей.
– Нет, – сказала я. – Вы не правы, это индивидуальные особенности, а не предвестник болезни.
Я стала им объяснять, что он художественного склада, у него не аналитический ум, он даже в химинститут не мог поступить, так как получил двойку по математике. По своему складу ума ему трудно анализировать свои поступки, и к тому же он переутомился на работе:
– Не поспите вы целый месяц, и вы сорвётесь, и будете говорить дерзко, – сказала я и я привела им пример Германа из оперы "Пиковая дама". – Он такой же увлекающийся человек, им овладевают идеи, и он идёт на поводу у своих чувств.
То, что решили психиатры в деканате, и о чём говорили, стало известно нам сразу же через пройдоху Иру. Лёне поставили диагноз "параноидный синдром", но под вопросом, и в психушку пока не потащили. Им надо был выждать и понаблюдать, что с ним будет после такого удара. Про меня психиатры сказали, что и я точно такая же, его копия, и такие люди часто притягиваются друг к другу. Но декан заступился за меня, сказав, что я совсем другой человек. Тем не менее, я сильно испугалась: мне грозил тот же диагноз, и мышь спряталась в подполье. Я звала туда и Лёню. Я просила вспомнить, что написано в учебнике психиатрии, посмотреть на себя со стороны, изображая "в лицах", как выглядит он. Он действительно выглядел неординарно, говорил и жил по своим принципам, как человек "не от мира сего". И диагноз "шизофрении" ему вполне могли пришить, если он не угомонится. Он не смог возразить мне, зная психиатрию не хуже меня. Он смеялся, соглашался и говорил: "Ты права, моя умная мышка". Это – когда мы были рядом, и я держала его за руку. Но он снова заводился, стоило ему отойти от меня на три метра. Да какие там три метра, он жил теперь на частной квартире, каждый день уходил от меня. Расстояние между нами увеличивалось, и на таком расстоянии я была бессильна: мои доводы действовали только вблизи, а на его стороне были другие студенты и преподаватели, которые не видели ничего особенного в его поведении.
