Белая ворона. Повесть моей матери | страница 47
Как-то Лёня спросил меня, не раскаиваюсь ли я в том, что утратила девственность. Вопрос показался мне таким же странным, как если бы он спросил, не раскаиваюсь ли я, что наступила зима. У меня было не только убеждение, но даже ощущение, что я тут не причём, но я лишь щепка, несущаяся по течению реки-природы, и всё произошло так, как должно было произойти, а иначе и быть не могло.
Вскоре я забеременела и три дня подряд не просыхала от слёз. Рождение детей планировалось, но не сейчас, а тогда, когда будут диплом, дом и сад, а главное, будет независимость от родителей, чтобы уехать подальше и не видеть их никогда. Если за невинные отношения с Димкой я пролила море слёз, то теперь мне предстояла выволочка, какой не было от сотворения мира. Об аборте мысли не возникало даже в самых отдалённых уголках сознания, мне легче было умереть самой. Но у меня был защитник, моя крепкая надёжная стена, мой верный друг Лёня. Он хвалил меня, говорил, что этим надо гордиться, а не стыдиться, и надо радоваться, что у нас будет ребёнок, тогда как у других бестолковых годами ничего не получается, а у меня такие удивительные способности. Путь в Заречный был для меня закрыт навсегда. Мама в письме распекала Лёню на все корки, взваливая на него все грехи мира, и предлагала мне срочно сделать аборт. Затем она и Мария Васильевна приехали к нам в Иваново и шпандорили нас в две руки, но мы были стойкими оловянными солдатиками.
Через три месяца мы поставили штампы в паспорта. Фото. В загсе. Я с Лёней, а Вовик в животе, ему там уже три месяца. Справа от Лёни его сестра Ира. ‹http:atheist4.narod.rusvf11.htm› Сходили в загс, как все люди, девчонки одолжили белое платье, из чего-то соорудили фату. Денег на свадьбу не было ни копейки. Фото. Я с большим животом и с Лёней, Ира с будущим мужем. ‹http:atheist4.narod.rusvf12.htm›
Лёню на месяц взяли в армию, а я поехала на врачебную практику в Кострому и жила в Лёниной семье так, как никогда не жила в своей родной. Здесь была свобода, не было угнетения и тяжёлого диктата. С Павлом Романовичем, отцом Лёни, у нас были общие интересы: садоводство и огородничество, и в саду я проводила всё свободное время. Мария Павловна, мать Лёни, преподаватель литературы – очень культурный человек. У меня было ощущение, что именно она моя родная мать, а злобствующая свекровь – там в Заречном. Лёня и Ира обращались к своим родителям на "вы".
Как только я забеременела, у меня появилось сильное отвращение к близости с Лёней. Я сказала ему, что я больше не могу, и мне нельзя, и попросила его на время моей беременности завести другую женщину, чтобы не мучиться от воздержания. Он наотрез отказался и угомонился, как будто ему ничего другого и не надо было, как только чтобы я забеременела. Он сказал, что с другой у него ничего не получится, так как если любишь, то не изменишь. Я поверила в это, как верила всему, что бы он ни сказал, и заложила эту информацию, как истину, в свой "компьютер". Больше не было наших бурных встреч, а только изредка, чуть-чуть, строго по регламенту. Мы стали ещё ближе. Я чувствовала его даже во сне: как бы крепко я ни спала, я просыпалась, если он смотрел на меня. Лёня многократно проводил этот опыт в разных обстоятельствах: в поезде, в шумном помещении, где были и другие лица, и удивлялся. Я просыпалась только от его взгляда, и не было ни разу, чтобы я не проснулась, когда он на меня смотрел. Как во сне я отличала его от других? В медицине не было ответа на этот вопрос. Фото Мы ходили по улицам обнявшись и пели романсы и арии: "Огонь любви горит в душе не угасая, пусть до зари огонь любви в сердцах пылает". Так нас и сфотографировали. ‹http:atheist4.narod.rusvf13.htm› Как-то увидев нас на улице одна старушка заулыбалась, просияла и сказала: "Как хорошо вы поёте, как приятно на вас смотреть. Будьте всегда вместе и такими же счастливыми".