– А что делал этот дяденька?
– Он лежал, – ответила я.
– А может и мама с ним лежала, – широко улыбаясь, заинтересовалась хозяйка.
Я видела, что ей хочется, чтобы я ответила утвердительно. И я соврала. Все рассмеялись, а я стала центром внимания взрослых, что мне очень понравилось.
– А где они лежали? – продолжали любопытствовать взрослые.
Я внимательно вглядывалась в их лица, ожидая подсказки. Но они больше ничего не подсказывали.
– На печке, – ответила я. Все развеселились ещё больше.
– А что они там делали?
Всей моей детской фантазии не хватило бы, чтобы остроумно ответить, что же могут делать пьяный мужчина и молодая одинокая женщина, лёжа на печке. Я и не пыталась фантазировать и быстро, не раздумывая, уверенно ответила:
– Я не видела. Печка же высокая, а я маленькая. Я видела только, что с печки свисали их пяточки.
Мне поверили, и, когда пришла мама, со смехом обличили её. Мама удивилась, затем рассердилась, так как ей говорили, что ребёнок не соврёт, и я с удовольствием повторила ей свою выдумку, ожидая, что она тоже будет смеяться вместе со всеми. Но мама, будучи привлекательной и красивой женщиной, была неприступной для мужчин и гордилась репутацией честной женщины, и такой компромат её очень обижал. Она уговаривала меня, чтобы я сказала, кто же научил меня этому. Но я упорствовала и говорила, что всё видела сама. Тогда она меня в первый и в последний раз выпорола, но и тогда я не созналась во лжи, чтобы не потерять уважение коллектива, который вниманием ко мне и весёлым смехом как бы одобрял моё поведение. И тогда мама поставила меня в угол, предупредив, что я буду стоять в нём, пока не сознаюсь, что врала. Я стояла и плакала, а мама говорила, что я буду стоять в углу до смерти, если не покаюсь публично. От длительного стояния заболели ноги, а из глаз потекли не слёзы, а кровь. Это прорвались гнойники на веках, которыми я постоянно страдала в детстве, а так как я кулачками натёрла веки, то потёк не только гной, но и кровь. Я поняла, что я умираю, и испугалась. Мама подтвердила мои опасения:
– Вот ты и умираешь уже, – сказала она, извлекая меня из угла, чтобы обработать кровоточащие веки, не надеясь уже на моё раскаяние даже до смерти.
Мама остановила кровотечение из век, и таким образом спасла меня от мнимой смерти. Больше я никогда не врала. Ложь соединилась в моём сознании со смертью и стала мне ненавистна. Мой сын с рождения был правдивым. Папа рассказывал мне, что его тоже в детстве выпорол отец за то, что он подобрал с полу в школе резинку, но не отдал учительнице, а принёс домой чужую вещь. Я, его дочь, с рождения не брала чужих вещей. Воровство было противно и неприемлемо для меня. Примеров недостаточно, чтобы делать какие-то выводы. Но можно думать о том, что и нравственные качества, приобретённые в самом раннем детстве, закладываются на генетическом уровне, закрепляются и передаются по наследству.
