Оказывается, они так никуда еще и не позвонили, а точнее не дозвонились. Однако нужного ему врача-лаборанта, которую звали Лена
Маслова, на работе еще не было. Она как всегда опаздывала. Когда-то, до замужества, она была просто образцовым сотрудником, но после того, как родила ребенка, кардинально изменилась. Она, в подростковом возрасте совершенно на дух не переносившая маленьких детей, внезапно оказалась сумасшедшей матерью. Теперь все ее мысли были только дома с ребенком, за время работы много раз звонила домой, узнавала у бабушки, да как ребенок поел, да как покакал, да как спать легли, да как погуляли, а главное ежедневно опаздывала на работу и всегда пыталась свалить с работы пораньше. Естественно, при малейшей возможности, брала больничный по уходу. Заведующая лабораторией долго терпела, наконец, вызвала ее и сделала замечание, на что та с искренним изумлением ответила: "Вы не понимаете: у меня же ребенок!" – "Ну, и что? – у всех дети! Не можешь нормально работать – сиди дома!" Лена оторопела. Ей совершенно не приходило в голову, что вопрос может стоять так жестко – ведь в мире нет ничего важнее ее ребенка. Ну, поговорили они, и что? Ничего не изменилось.
Все продолжалось по-прежнему. Впрочем, Борисков как человек женатый и детный, на такие вещи не раздражался, относился к этому спокойно.
Это был один из естественных и терпимых женских психозов. Так его жена Виктоша, в общем-то в этом плане очень спокойная, вдруг едва замечала у Олега сопли или кашель, тут же начинала носится по дому и причитать, при этом пеняя Борискову: "Ребенок тяжело болен, а ты ничего не делаешь! Ничего себе врач!" Интересно, что со старшей их дочерью, Лизой, ничего подобного никогда не было. Впрочем, Лиза вообще росла здоровенькой. Олег, напротив, чуть что – сразу сопли до колен.
Борискову в принципе было все равно, ходит Маслова на работу и ли не ходит, ему нужен был анализ Златогонова и немедленно. Златогонов тоже был чей-то ребенок, и у него была мать. И вопрос стоял о его жизни. Однако, поняв, что ждать бесполезно, Борисков попросил позвонить ему, как только получат результаты, и покинул лабораторию.
Потом он взял свою папку с историями болезней, стетоскоп, тонометр и пошел на обход. В первой палате лежало четыре человека. Студентка, поступившая накануне с отеком Квинке после употребления на вечеринке какого-то джина в банке по названием, кажется, "стамеска", спала даже под капельницей. Борисков не стал ее и будить. У нее все уже было хорошо, отек почти полностью сошел. Пусть спит. Но на соседней кровати лежала глухая старушка, которой нужно было орать на всю палату. На любой заданный вопрос она обязательно переспрашивала:
