– Теперь король Утер сделает нас рабами? – голос Моргаузы был едва слышен. – Или убьет нас сразу, как отца?
– Я думаю, что он не сделает ни того, ни другого, – ответила Игрейна, пытаясь казаться уверенной. – А, кроме того, мы не знаем точно, кто убил вашего отца. Если он возглавлял нападение на лагерь короля, его, вероятно, убил в бою кто-то, питавшийся спасти свою жизнь.
Голос овдовевшей Игрейны затих, потому, что дочери смотрели на нее недоверчиво, убежденные, что смерть Горлойсу могло принести только коварное убийство. Черные брови Морганы сошлись на нахмуренном лице, и она спрыгнула с кровати с криком.
– Я чувствую, что… – кричала она, – Утер, этот римлянин, который называет себя верховным королем… он подкрадывается к Тинтагелю, как зверь, пытаясь утолить свой голод нашей семьей!
Игрейна с изумлением уставилась на Моргаузу. Может ли быть, чтобы ребенок обладал даром видения? Возможно ли, что она знает, кто так недавно лежал на этой кровати? Неужели она воспримет поведение матери как коварное предательство, а не как исполнение воли богини? И как сам Утер посмотрит на это, Утёр, который ради нее, а может быть, и ради себя, обещал, что не причинит вреда королю-вассалу? Мучают ли его сейчас угрызения совести, или он зол на такой неожиданный поворот судьбы?
Утер Пендрагон приехал в Тинтагель в тот же день, ближе к вечеру. Он подъехал к замку по главной дороге торжественно, как полагается человеку его положения. В паланкине он привез тело павшего Горлойса, накрытое черным плащом. Королева корнуэльская величественно и неподвижно стояла на возвышении в конце зала, когда вошел Утер, и яростный взгляд его голубых глаз заставил Игрейну стоять на месте. Удары его шпор по каменному полу высекали искры, а хлыст в его руке ритмично покачивался от каждого его шага.
Утер был высокомерен и сух, как и полагалось быть победителю, но он сделал поклон в знак уважения к горю Игрейны.
– С огромной печалью и тревогой я привез тебе тело твоего мужа, – начал Пендрагон, и в голосе его слышались гнев и горечь.
Дети прижались к матери, потрясенные видом и речью этого человека. Игрейна смотрела в его лицо и за суровыми чертами видела разочарование смятенной души, пытающейся безуспешно распутать паутину, сотканную судьбой.
– А теперь я оставляю тебя с твоим горем, – объявил Пендрагон. – Ты можешь похоронить своего мужа, где найдешь нужным, и по обряду, который сама выберешь. Но когда пройдут две недели траура, я вернусь, чтобы сделать тебя своей женой, дабы искупить свою вину.
