Только что она стояла, держась за руку Лахлана; и вот уже переходит от одного члена клана к другому, и все сердечно целуют ее в щеки. Дженет походила на лист в потоке, который может только нестись по течению. Она улавливала только обрывки слов, и они словно плыли над ней. A bheil thu toilichte – это, кажется, о счастье. Mi sgith. Кажется, это значит «устала»? Она целую вечность не говорила на гэльском языке. Она совсем забыла его, помнила всего несколько фраз, но, кажется, понимала.
Они вышли из зала. Но не сели на уставшую лошадь Лахлана, а выскользнули во двор и пошли по тропинке, едва освещенной факелами, укрепленным на стене.
– Лахлан! – Дженет остановилась на тропинке и подождала, пока Лахлан обернется. – Куда мы идем?
– Туда, где сможем побыть наедине, девочка.
– Ты снова хочешь поцеловать меня?
– Да, я подумывал об этом. У тебя есть возражения?
Она отвернулась и, нахмурившись, посмотрела в темноту.
– Что такое, девочка? – Он подошел к Дженет. Провел пальцем по ее плечу вниз, к обнаженному локтю. Она натянула шаль ниже, чтобы закрыть голые руки. Лахлан стоял так близко, что она чувствовала его дыхание.
– Знаешь, когда ты меня целуешь, все мысли вылетают у меня из головы, – тихо призналась она. Это ему понравилось, об этом сказала его тихая усмешка.
– Жаль было бы, если бы было наоборот. Это означало бы, что я плохо тебя целую.
– Мне кажется, Лахлан, что ты целуешь очень хорошо, – упрямо сказала она.
Не следовало ему так очаровательно смеяться. Он обнял ее.
Она заглянула ему в лицо, затемненное ночной мглой, освещенное бледным серебром луны.
– Ты попросил меня выйти за тебя замуж, Лахлан?
– Не совсем так, девочка.
– А-а…
– Ты разочарована? Да? – Он нагнулся и поцеловал Дженет. Она задрожала. И припала к нему.
– Я знаю тебя всего десять часов, – пробормотала она.
– Ты их сосчитала, да?
Она кивнула.
– Слишком мало для предложений и поцелуев, да. Иласэд?
Она снова кивнула.
– Ты всегда такая благовоспитанная, девочка? Такая англичанка?
За вопросом последовал новый поцелуй. Этот был еще более крепким, чем тот, которым они обменялись в Большом зале. Она заморгала, прижалась к Лахлану и снова заморгала.
Необыкновенно странный звук проник сквозь окутывающее ее облако. Он был жалобный и трогательный; казалось, сама земля подает голое. Дженет прислушалась. То был резкий стон неземной красоты, примитивный и странно приятный.
– Это волынки, Иласэд.
Она никогда не слышала волынку – они были запрещены законом еще до того, как она родилась, – но порой Дженет казалось, что она может представить себе этот звук, такой чистый и такой настоящий, что от жажды услышать его пробирало до костей.
