Лахлан выпрямился.
– Так вот она какая, да, старик? Хромает и вскрикивает? Поэтому ее отец так хочет сбагрить ее?
Коннах нахмурился.
– Он хочет положить конец набегам, Лахлан. Ты обещал его дочери.
На протяжении жизни многих поколений Синклеры разбойничали на границе, а с 1745 года получали истинное наслаждение, досаждая англичанам. Но в прошлом году набеги приобрели совершенно иной характер. Теперь скот приходилось угонять уже не столько ради забавы, сколько для прибавления уменьшающихся синклеровских стад.
Лахлан откинулся на спинку тяжелого резного кресла, принадлежавшего некогда его отцу и отцу его отца. Он вырос на рассказах о подвигах Синклеров, в этой самой комнате его пичкали историей клана. Он был лэрдом – а в последнее время это положение играло все меньшую и меньшую роль в жизни клана. Но для его отца то был священный долг, и для всех Синклеров, что жили до него. И для него это тоже кое-что значило. Ответственность за выживание клана постоянным бременем лежала на его плечах.
Его земля была потрясающе красивой, невысокие холмы чередовались с глубокими потаенными долинами, над которыми возвышались мрачные горные вершины. Эти края были убежищем, неизменно спасавшим клан даже в трудные времена. После 1745 года всем казалось, что сапог Англии постоянно стоит на шее Шотландии. Ни одному шотландцу не позволялось забыть, что его страна взбунтовалась и потерпела поражение. Были построены дороги, по которым маршировали английские солдаты в красных мундирах; были воздвигнуты крепости, и пушки стояли там наготове; из шотландцев выжимали непосильные подати, по новым законам следовало изгонять в ссылку, отлучать от церкви или уничтожать всех, кто составлял предмет гордости своих соотечественников.
В последние годы казалось, что судьба Синклеров так же плачевна, как и судьба Шотландии. Скот вырождался, земля давала только ячмень. Неудивительно, что такое количество шотландцев покидали свои края.
Когда Лахлан Синклер заглядывал в Большой зал своего дома, он видел только то, что нужно сделать, а не то, что можно усовершенствовать.
Легенда у него в голове принимала все большие и большие размеры. Почти каждый день приносил какое-то новое напоминание о лежащей на нем ответственности. Он начал верить, как будто сам стал каким-то полоумным провидцем, что его брак может оказаться единственным способом добиться процветания Синклеров.
С самого его рождения все вокруг шепотом рассказывали легенду о Гленлионской невесте. Говорили, что старой Маб, повитухе, приснился сон о его будущем, которое было тесно связано с кланом. Все решили, что старухе во сне было послано пророчество, а Коннах только использовал его. Но спустя годы значение легенды возросло. Лахлан не сомневался, что каждый член клана охотно верит в нее. Они были убеждены, что появление чужестранки положит конец трудностям, которые их измучили. Что клан выведут из отчаянного положения не умения Лахлана, не его знания и даже не его смелость. Это сделает она, женщина, неясная фигура которой осмеливается маячить на периферии его зрения, словно насмехается над ним даже теперь. Да он скорее устроит набег на ее землю и украдет ее скот, чем женится на этой ведьме.
