Дженет схватилась за книгу с такой силой, что ей показалось, будто пальцы вот-вот вопьются в тисненую кожу переплета. Она сжала губы, чтобы удержать мольбу. Она будет умолять, а Харриет будет молча улыбаться. Скорее всего. А может быть, платой за возвращение в Шотландию будет ее гордость. Готова ли Дженет принести ее в жертву? Блеск в глазах Харриет словно бы отвечал на этот вопрос.
– Прошу вас, Харриет, – тихо проговорила Дженет. – Мне очень хочется поехать туда. Вы не передумаете?
Никакими словами, кажется, нельзя было согреть эту ледяную улыбку. Но она стала мягче и выражала теперь презрение.
– Напрасно вы так потрясены, Дженет. Мама найдет вам место у своих знакомых. У какой-нибудь пожилой дамы, возможно, которая дремлет целыми днями и не станет возражать против вашего странного акцента и скверного характера.
Значит, это наказание за то, что Дженет не стала перед ней пресмыкаться. Ее наказали за гордое молчание.
– Прошу вас, Харриет. – Она поступилась еще одной частицей своей гордости, голос дрожал, но только слегка.
Ее будущее, которое, как она надеялась, вскоре изменится, теперь казалось серым, как пепел. Даже в холодном и пустом очаге больше света и тепла. Лахлан. Она больше никогда не увидит Лахлана, никогда не будет проводить с ним время, никогда не узнает его ближе. Его дом будет для нее тайной, такой же как и теперь, замком, который существует только в ее воображении. И никогда больше ей не увидеть Шотландию. Не увидеть закаты, такие яркие, что от них сердце истекает слезами, небо цвета сланца, суровые торжественные пейзажи, украшенные яркими красками – лиловатыми оттенками вереска, бурым оперением глухарей, желтым пухом цыплят.
Этого Дженет не вынесет.
Понимает ли Харриет, как отчаянно ей хочется вернуться в Шотландию? Если да, то это суровейшее наказание, о котором сообщили с легкой улыбочкой. Дженет почувствовала, что внутри что-то оборвалось, и дымка скрыла ее слезы.
– Не позорьте нас обеих своим раболепством, Дженет. – Казалось, голос Харриет долетает откуда-то издалека. Из самой Шотландии.
Дженет снова принялась за чтение, с трудом выдавливая из себя слова. На помощь ей пришли остатки гордости.
Не станет она плакать на глазах у Харриет. И больше не станет ее просить. О, sgiala bronach! Гэльский язык очень подходил к этому мгновению. О, грустные новости, грустные новости!
Где теперь Коннах? Если этот старик так хорошо умеет читать будущее, почему он не сумел предсказать это крушение?
