— А при чём здесь ваши потомки? — поинтересовался Кинтанилья.
— Нынешние дворяне носят же титулы, полученные их далёкими предками.
— Вновь я вынужден заметить, сравнение неудачное, — покачал головой Талавера.
— Разумеется, неудачное, — поддержал архиепископа Фонсека.
— Позвольте пояснить мою точку зрения. Открытые мною земли останутся владениями Испании на долгие времена, если не навечно, и я хочу сохранить причитающуюся мне долю. Но раз я смертен, она должна достаться моим потомкам.
Едва ли они смогли придраться к логике его рассуждений, но их возмущала сама мысль о том, что иностранец, да ещё низкого происхождения, требует родовых привилегий.
— Согласиться с этим, — вскричал Фонсека, — означает уравнять вас с знатнейшими грандами Испании.
— Ни один гранд не сослужил Испании столь добрую службу, как я.
— Матерь Божья! Вы рассуждаете так, словно ваши открытия уже явь, а не грёзы.
— Когда они станут явью, я потребую кое-что ещё.
— Ещё? — Талавера нахмурился, Ресенде рассмеялся. — Что же вы ещё можете потребовать?
— Звание вице-короля на всех открытых мною территориях.
На какие-то мгновения все просто лишились дара речи. Первым пришёл в себя Фонсека.
— Наверное, только скромность мешает вам потребовать корону Испании.
Архиепископ сумел воздержаться от комментариев.
— Других требований у вас нет, сеньор Колон? — сухо спросил он.
— Вроде бы я сказал всё.
— Не теряю надежды, что со временем вы придумаете что-нибудь ещё, — ухмыльнулся Фонсека.
Талавера тяжело вздохнул.
— Слава Богу, мы с этим покончили. Буду с вами откровенен, сеньор. Ваши требования превосходят всё то, что я мог бы порекомендовать их величествам. Присутствующие здесь мои коллеги, похоже, придерживаются того же мнения. Решение, разумеется, будут принимать их величества. Но я не сомневаюсь, вам откажут, если вы не умерите ваши притязания.
Колон резко встал, стройный, высокий, посмотрел на них сверху вниз, гордый, как Люцифер.
— Я не сниму ни единого из моих требований. Сделать это — значит принизить величие затеваемой экспедиции. С вашего разрешения, господа, позвольте откланяться. — Небрежно поклонившись, он повернулся и вышел из комнаты.
Над столом повисла тишина.
— Вот к чему приводит необузданное воображение, — пробурчал Талавера.
— Наглый выскочка, раздувшийся от гордости, словно мыльный пузырь, — поддакнул Фонсека.
— Проявим в наших суждениях хоть немного милосердия, — попытался образумить священнослужителей Кинтанилья.
