Мне стало стыдно и чуть-чуть тревожно. Я уже начал смутно догадываться о том, что ожидает меня в будущем. Точнее, это была не догадка, а предчувствие.
— Ты о чем-то думаешь? — спросила Галочка, и голос ее был уже деловит.
— Понимаешь, я подумал сейчас о Черном Яше. А вдруг он захотел сейчас что-то сказать?
Что должна была ответить мне любая девушка на месте Галочки? Она должна была поджать губы на манер Эммы и сказать: «Ну, раз тебе интереснее с твоим Яшенькой, иди, я тебя не держу». Что же сказала Галочка? Галочка посмотрела на меня сбоку и строго молвила:
— Наконец-то, Анатолий Любовцев! А то я иду рядом и думаю: господи, да если бы у меня был такой сынок, как Яша, я бы его ни на какого хахаля не променяла.
Могу засвидетельствовать под присягой, что любовь утраивает силы. Я подхватил Галочку на руки и пронес почти бегом метров пятьдесят до остановки такси у гастронома.
Вахтер Николай Гаврилович ел бутерброд с сыром, запивал его чаем из огромной чашки с красными розами и читал журнал «Здоровье».
— Поесть не дадут, — буркнул он. — А тут, между прочим, пишут, что желчные протоки следует содержать в чистоте.
— Ну вам-то, Николай Гаврилыч, это не угрожает, — подобострастно сказал я по привычке льстить всем без исключения лицам при исполнении ими служебных обязанностей. — Вы человек здоровый, тьфу, чтоб не сглазить.
— Это верно, — самодовольно улыбнулся вахтер, — теперь таких не выпускают. Чаю хотите?
— Нет, спасибо, дядя Коля, — сказала Галочка.
— Тебе ключи от директорского? — посмотрел на нее вахтер.
— Нет, я с Толей.
— Ну, валяйте, ребята, — хитро сказал Николай Гаврилович и снова погрузился в желчные протоки.
— Ты понимаешь. Галчонок, что ты сейчас сделала? — спросил я прокурорским тоном.
— Да, конечно, Анатолий Борисович. Я пришла в институт восьмом часу вечера со старшим научным сотрудником Любовцевым. В то время, когда в лаборатории уже никого не было. Это значит, что секретарша директора афиширует свою связь с вышеупомянутым сотрудником.
— Какие формулировки, — фыркнул я. — Ты, однако, смела не по чину.
— Это отчего же? Скорее, наоборот. Это вы, карьеристы, трясетесь, как бы какая-нибудь аморалочка не бросила тень на девственную белизну ваших анкетных покрывал, а нам, секретаршам, пролетариям канцелярского труда, бояться нечего. Для нас открыты все пишущие машинки, от ЖЭКа до министерства.
Я остановился.
— Галочка, какое у тебя образование?
— Десять классов, — гордо вскинула она голову.
