Сам же он ее слышал постоянно, а искусство именовал
золотым ковром Аполлона над музыкальной бездной…Неискушенному читателю «2-я драматическая симфония» (впрочем, как и все остальные) представлялась какойто бессюжетной фантасмагорией (и именно поэтому многим они нравились!), где, наряду с заурядными или незаурядными персонажами, действуют мифологические фантомы, вроде кентавра, в котором Андрей Белый изобразил самого себя. Здесь же персонифицируются и оживляются природные феномены, наподобие Утренней и Вечерней зари (Белый пишет «зоря»), вступающей в общение с обычными действующими лицами и вызывающей в памяти образ ведийской богини Зари – Ушас, одновременно олицетворяющей и главный символ нового мировоззрения – Софию Премудрость. В полном соответствии с принципами космистской философии персонифицируется также и образ Вечности, ведущей диалог то с одним, то с другим героем «симфонии». На глазах изумленного читателя Вечность вдруг превращалась в зловещий символистский образ «черной женщины», напоминающей Черного человека из предсмертной поэмы Сергея Есенина (на которого «симфония» Белого вполне могла оказать непосредственное влияние):
«Сама Вечность в образе черной гостьи разгуливала вдоль одиноких комнат, садилась на пустые кресла, поправляла портреты в чехлах, по-вечному, по-родственному.
<…>Вечность шептала своему баловнику: „Все возвращается… Все возвращается… Одно… одно… во всех измерениях.
Пойдешь на запад, а придешь на восток… Вся сущность в видимости. Действительность в снах“. <… >
Так шутила Вечность с баловником своим, обнимала черными очертаниями друга, клала ему на сердце свое бледное, безмирное лицо… <…>»
В итоге Вечность превращается в Бессмертную Возлюбленную Подругу Вечную из поэмы «Три свидания», под коей подразумевалась София Премудрость Божия (у Вл. Соловьева, кстати, тоже есть стихотворение «Око Вечности»). Такая поистине космическая метаморфоза позволяла Андрею Белому в образной форме выразить и квинтэссенцию собственного философского миропонимания, базирующегося на пифагорейско-ницшеанской идее «вечного возвращения»:
«<…> Ему было жутко и сладко, потому что он играл в жмурки с Возлюбленной.
Она шептала: „Все одно… Нет целого и частей… Нет родового и видового… Нет ни действительности, ни символа.
Общие судьбы мира может разыгрывать каждый… Может быть общий и частный Апокалипсис.
Может быть общий и частный Утешитель.
Жизнь состоит из прообразов… Один намекает на другой, но все они равны.
