Жарик извлек из тайника папиросу. Они с Назариком расплющили мундштук папиросы пропеллером, как мужики, поочередно затягивались, указывали на меня пальцем и хохотали.
Мы зашли в комнату, стали толкаться и кувыркаться на диване, как того очевидно требовало пьяное поведение. Стены и пол притягивали меня, как магниты, и я, пытаясь удержаться на ногах, снова летел и ударялся обо что-то твердое.
Вдруг Жарик достал из-под дивана ружье, лязгнул переломленным стволом и прицелился сначала в Назарика, а потом в меня. Он целился в меня невыносимо долго, и по выражению его лица невозможно было понять, играет он, или уже нет, а главное – есть ли в стволе патрон.
Внезапно я понял, что Жарик, в отличие от Назарика и любого другого моего знакомого, может выстрелить на самом деле. Меня охватил ужас, и я постыдно загородился руками.
Следующее впечатление осталось от шершавых ударов ледяного склона по лицу и ладоням. Мы ползли из оврага, падали и скатывались вниз.
Шапки съехали на лицо, шарфы выбились из-под курточек и мотались на ветру. Мы висели друг на друге и махали руками проезжающей "скорой помощи".
Воспоминания выстраивались из каких-то мутных образов и россказней очевидцев этого легендарного события, повторяемых чуть ли не до окончания школы. Выходя от Жарика, я выбил кулаком стекло на террасе его соседей. Потом, при переходе улицы, около нас притормозил милицейский "козел", но более трезвый Назарик сказал, что мне плохо и он ведет меня домой. Что я подвернул ногу на физкультуре и самостоятельно идти не могу.
Мы пришли не куда-нибудь, а в школу, где показываться не следовало хотя бы потому, что мы закололи уроки. Учеба кончилась, в раздевалке толпился народ. Я стал срывать пальто с вешалок и устраивать себе ложе на полу, к восторгу многочисленных зрителей.
Тогда Лёха Чернышенко из девятого класса, чемпион России по самбо, отволок меня домой, пока не засекли учителя.
Весь день до следующего утра я промучился в постели, вскакивая только для того, чтобы добежать до туалета. Маме я сказал, что отравился блинами, но она не очень поверила и периодически просила меня сознаться, что я все-таки выпил. Я не сознавался ни в какую ни через год, ни через два, ни через пять. Кажется, я так до сих пор и не сознался, что в двенадцать лет впервые обожрался браги в деревне
Нижняя Китаевка.
Любопытно, что Жарик, который приучил меня к табаку и вину, сам потом не курил, да и не спился. Те роковые годы, когда в организме мужчины формируется алкоголизм, он провел в местах, где нет ресторанов и девочек.
