– Может быть, ты воспринимаешь события как утерянный шанс демократической России? – Он помолчал, и сам же ответил: – Вряд ли.
Наверно не можешь смириться с жестокостью властей и циничным прагматизмом Американцев. Да и при чем здесь американцы? В отличие от наших правителей янки исходят, прежде всего, из национальных интересов, и в данном случае, рассматривая варианты, они понимали, что лучше сохранить власть человеку обязанному им своей властью, чем вступать на скользкий путь неизвестности в отношениях с новой
Россией.
– Цинично, но верно, – нехотя буркнул я.
– Что такое цинизм в моих устах, дорогой? – Это то, что тебе не хочется признать, но ты вынужден считаться с фактами. Иными словами, это правда, которая тебе не нравится. Тогда живи в мире иллюзий и не выдавай себя за искателя истины.
– Дело не в этом, – возразил я, – все, что мы обсуждаем – результат поведения людей. Мне бы хотелось, чтобы это поведение не было жестоким и исходило из норм морали и права, а не соображений простой выгоды. Гуманное поведение свидетельство интеллекта и способности видеть историческую перспективу, в противном случае самым эффективным стал бы каннибализм.
– Не будем спорить, иначе слишком далеко уйдем от конкретного события. Чтобы закончить с "путчем", могу предложить тебе возможность покалякать с самим Борисом Николаевичем, – вкрадчиво поинтересовался Йорик, – Правда, живых доставить сюда труднее, чем усопших. Там просто вызываешь дух, наделяешь его признаками материализации – и болтай, а тут… – все же свобода воли. Требуется непосредственное согласие. Но попросить могу. Ну, как?
– Не стоит, – не размышляя, ответил я, – Бориса Годунова – еще, куда ни шло. А этот – ослеплен похотливой жаждой власти. Что может сказать человек, у которого жажда править неизмеримо превосходит чувство ответственности. Да и был-то он всего знаменем надвигающегося полчища грабителей, правда, с очень острым чутьем и способностью делать выигрышные политические ставки.
Йорик откровенно расхохотался.
– Наверно не это является причиной твоего нежелания. Ты просто боишься узнать нечто такое, с чем тебе нечего будет делать. Слишком много разрушенных иллюзий – это не по плечу ни одному правдоискателю. Ну, да ладно, поползем дальше.
Атмосфера в стране стала удушливой, но все делали вид, что ничего не произошло, что по-прежнему свобода и там и сям. Поощрялось оживление всех видов политической ориентации у граждан, кроме, конечно, тех, кто сидел в Лефортово. Меня что-то потянуло в политику. Я надеялся, что Россия обратит-таки свой благосклонный взор на реальную социал-демократию. Что-то такое обещали в своей платформе молодые политики во главе с Глазьевым. В Нижнем в то время находился один из его соратников – Полозков. Мы познакомились. Я изложил свою точку зрения на социально-экономическую обстановку в стране. Она ему показалась созвучной идеям "Народного альянса". На собрании студентов, сторонников движения, меня выдвинули и избрали председателем Нижегородского филиала "Народного альянса". Ввели в состав политсовета. Ну, и практически все. Мое участие в делах ограничилось несколькими статьями, в которых разрабатывалась политическая концепция, а потом я заметил, что это никому не нужно, что политика – совсем другая игра. Если со стороны властьимущих прослеживались явственно выраженные интересы, то со стороны народа требовалась лишь вынужденная реакция на политические технологии. Я не видел людей преданных идее. Все вокруг делали маленький или большой, но свой собственный политический бизнес. У крепнувших олигархов были деньги, но еще не было достаточно политической силы.
