За прославлением "монаршеского правления" следовало и прославление
Ломоносовым славянских народов, дескать "величество славянских народов стоит близ тысячи лет почти на одной мере". С другой стороны, но тоже красиво, примыкали исследования славянофилов.
Хомяков, изображает в древнем прошлом упорную борьбу области и дружины. "Дружине" при этом приписывается все темное в русской истории. Она является началом формальным, рассудочным, склонным к восприятию всего чужеродного, начиная от византийско-римских пыток, татарщины и петровского европеизма. "Земля", "область", "вече",
"община", – вот начало русской национальной жизни, имеющее всемирно-историческое значение и составляющее основу отличия веры, и восточного мира от западного. Ну, и многое другое, пока в оценке места и событий в России присутствовало не историческое исследование, а патриотическое рвение. Это рвение из второго тысячелетия легко переползло в третье, и сейчас золотит уста многих политиков, подобных Жириновскому, от чего "казана их не скудеет". С историческими байками прошлое без труда проникает в настоящее, перекачивая в него и средневековый уровень чувств и мышления, и безграмотность, и лакейство, жажду власти и самомнение.
Вот так приходит не уходящее прошлое России. В ней так незримы изменения, что начинают казаться вначале неподвижными, а потом вечными. Это не оборот речи, помещающий нас в какой-нибудь пантеон исторического бессмертия. Это скорее некий путеводитель по граблям, из известной русской поговорки. То есть, я хочу сказать, что мы никуда не уходили. Аллегория и образ, – это то, что осваивает литературный жанр. Но я не собираюсь впадать в игривый тон делающий вторжение прошлого в настоящее "забавным"; я бы назвал его скорее
"зловещим". Все "смутные" страницы нашей истории, словно не перелистываясь, впитали в себя настоящее, в котором оказались мы с вами. Мы побывали в "земщине" и "опричнине", при последнем советском реформаторе, как при Иване Грозном. И как тогда, по-современному, звучат слова, написанные Ключевским о поисках царем обновления: "Ни боярство не умело устроиться и устроить государственный порядок без государственной власти, к какой оно привыкло, ни государь не знал, как без боярского содействия управиться со своим царством в его новых пределах". "В беседах с приближенными иноземцами царь неосторожно признавался в намерении изменить все управление страной и даже истребить вельмож". Но "мудрено было выделить из общества и истребить целый класс, переплетавшийся разнообразными нитями со слоями под ним лежащими. Точно так же царь не мог скоро создать другой правительственный класс взамен боярства. Такие перемены требуют времени, навыка…" Это о первых реформах России, осознавшей глубину своего культурного отставания от "цивилизованного мира", а особенно, зависимость от бюрократии. Эти реформы можно примерить к горбачевским.
