– Приняли? – и, дав мне шелбана, успокоил.- Не трухай! Бетховен тоже был глухопердей.
Мама торжествующе всплеснула руками.
– Бетховен глухопердя болган? – переспросила она и мстительно сощурила глаза. – Ба-а-се… А-а…Подлес…
– Кто подлец? – спросил Шеф.
– Анау…Школдан… Издевался надо мной… Ла-адно…Я ему покажу.
Шеф обнял матушку.
– Не выступай. Ему, – он кивнул на меня, – там учиться.
Учиться в музыкалке не пришлось. Добираться из школы до Дома отдыха было не просто – в музыкальную я не успевал.
Я вернулся к себе в "В" класс. Галина Федоровна посадила меня с новеньким. Им был Кенжик, ворчун и большой фантазер.
Иногда папа заезжал за мной на дежурной машине. В тот вечер я сам пришел к нему на работу. Папа дежурил и после восьми за нами должна была прийти машина.
На лифте поднялись на пятый этаж. В комнате дежурного отец показал на телефоны. Городской, вертушка, ВЧ.
– Что такое ВЧ?
– Высокочастотная связь. Смотри: сейчас сниму трубку и за десять секунд мне дадут Москву.
– А Ташенев где сидит?
– В соседней комнате.
– Можно посмотреть?
– Нет. Туда нельзя.
Если я добирался до дачи на автобусе, родители встречали меня на остановке. На улице темно, а внутри Дома отдыха над дачными дорожками горели фонари. Яблоневые аллеи третьего Дома отдыха
Совмина заметала осень. Мы шли и я рассказывал папе о том, что к
7-му ноября в классе начнется прием в пионеры. Галина Федоровна ушла от нас в другую школу. Новая учительница Тамара Семеновна может и хороший человек, но неизвестно назовет ли она меня среди первой группы вступающих в пионеры.
Я подслушал разговор мамы с соседкой. Оказывается, у мамы имелись причины оставаться недовольным папой. Соседке – жене помощника
Ташенева она говорила:
– Твой Жансултан кандидат наук. И этот – она назвала незнакомое мне имя – тоже кандидат. А Абдрашит не кандидат.
Какой из папы кандидат наук? У отца образование четыре начальных класса и рабфак. Неужто мама собиралась погнать папу доучиваться в институт?
Отдыхающие разъехались по городским квартирам. Мы остались дожидаться переезда в Доме отдыха.
В студеном безмолвии третьего Дома отдыха Ситка ощущал себя
Тарзаном. Седыми утрами ноября он спускался купаться в водах Малой
Алма-Атинки. У матушки обмирало сердце: "Улесын!" Папа же вообще терял дар речи. Речка покрылась тонким ледком. Принесенная Ситкой
Чарли вода долго оттаивала в ведрах от мерзлого крошева.
На дачу приехали мамины земляки – близкие родичи Ташенева. Они не знали, как попасть в резиденцию Председателя Совмина. Мама объяснила, что это невозможно и вообще не надо мешать Жумабеку.
