– С березы упал, – соврал Олькша.
– Прямо-таки с березы? Она что под тобой подломилась?
– Ано да, – поддержал детинушка догадку волховы: – Как есть, хлипкая оказалась. Вначале согнулась, а потом хрясь и заломилась…
– Ну ты и о морену башкой…
– Ано, да! – почти обрадовался Олькша, за все это время так и не придумавший вразумительного объяснения своей немочи.
– А на березу-то ты зачем полез? – лукаво спросила Лада.
– Так прятался… – вновь «увяз» больной.
– Уж не от Бера ли чащобного туда полез? Кто еще такого удальца напугать сможет.
Расклад с медведем пришелся Олькше по вкусу, но он вовремя сообразил, что, поведя свой рассказ по этой тропинке, он неминуемо столкнется с противоречием. Если он забрался на березу, спасаясь от дикого зверя, и та под ним подломилась, то почему медведь его не помял? Тем более, что сверзся Олькша «башкой на морену» и впал в беспамятство.
– Не-е-ей, – насупился детина: – Это я так… Сам по себе… Игрались мы… в эти… в прятки…
Ай, слово не воробей. Сказав «прятки» Олькша и сам понял, что попался. В его-то возрасте играть в детские игры! Краска залила его мясистое лицо до самых ушей так, что веснушки поблекли.
Но Лада сделала вид, что поверила рассказу о березе и прятках. Она достала из сумы несколько пучков травы, развесила у немощного в изголовье, наказала пить отвар из каких-то корешков и ушла, бросив с порога многозначительный и лукавый взгляд.
Немочь держала Олькшу на полатях еще девять дней, но после засидевшаяся гостья нехотя удалилась.
С тех самых пор в Ладони стало всего три человека, которые могли обуздать Ольгерда Хорсовича. И первым среди них был, конечно, его отец. Против его медвежьего рыка и пудовых затрещин Олькша устоять не мог. Второй усмиритель – Лада-Волхова. Кто ворожеи не послушает, тот сам себе враг. А третий – щуплый, невысокий, – ростом Олькше по плечо, – Волькша, сын Годины Евпатиевича. Никто не мог взять в толк почему, но стоило рыжему задире услышать окрик приятеля, как излишнюю прыть с него точно рукой снимало.
А так к пятнадцати годам Олькша, как говорится, сорвался с цепи. Вся округа стонала от его выходок и затей. Случись где драка или свара, можно было не сомневаться в том, чей сквернословный рот и конопатые кулаки были тому причиной.
Вскоре от простых драк он перешел к покорению Приладожских просторов. Он являлся в городцы, села и засеки в сопровождении небольшой ватаги и требовал с тамошних парней «дань». Его нисколько не смущало численное превосходство данников. Олькша всегда был готов доказать свое право на чинимые поборы при помощи кулаков и с удовольствием принимал вызов биться стенка на стенку. Но делал он это только, если рядом находился Волькша. Без него решающая битва переносилась на другой раз. И Олькша мог тратить целые дни на то, чтобы упросить друга поддержать его в этом «завоевании».
