Он перестал думать о малюсеньком ”что-то” и вошел в центр уже совсем прежним.
К нему подошла девочка и села рядом, положив локти на мокрую стойку. Сит скосил глаза и начал думать, поздороваться ему с ней или это излишне, и еще он понял, что не случайно забрел в этот тихонький замызганный бар, а выбрал его потому, что здесь принято разговаривать с посетителями. Он был здесь не впервые, но до сих пор хозяин не высылал к нему никого. Было видно, что ему этого не надо. А сейчас вот подошла, совсем глупый ребенок, и округлые локотки под узеньким рукавом, намокшим снизу.
— Один? — спросила девочка и носком туфли пошевелила теплую куртку Сита, валявшуюся на полу.
— Один, — медленно ответил Сит.
— Совсем? — переспросила она.
— Совсем, — сказал Сит, с трудом отлепляя губы от края стакана.
— Ка-кой! — протянула девочка. — А почему ты один?
Сит вдруг подумал, что во всем цикле опьянения есть несколько минут, когда ты совершенно беззащитен и кто угодно может влезть в тебя и вытянуть самое сокровенное; и ты сопротивляться не сможешь. Он совершенно точно знал это о себе и подозревал, что и у других так бывает.
— Хочешь выпить? — спросил Сиг.
— Нет, — сказала девочка, — очень горько и я не люблю; и разговаривать трудно после этого.
— У меня ушла жена.
Девочка положила подбородок на руки и стала смотреть на него широко раскрывшимися глазами,
— Совсем?
Сит кивнул.
— Стала... другой? — спросила девочка почти шепотом.
Сит снова кивнул.
— А это очень больно?
— Да, — сказал Сит, хотя ему и в голову не приходило, как же это на самом деле люди становятся неузнаваемыми. — Да. Это... Это так, словно с тебя сдирают кожу. И по голому мясу красят другой краской, чтобы непохоже было. А волосы наматывают...
— Ой, не надо, пожалуйста, не надо, а то я убегу, а хозяин...
Ну да, она расплачется и убежит, а хозяин ее выгонит. И всем будет хуже. Вот что ты натворила, Корели.
Девочка подняла куртку, встряхнула ее и положила Ситу на колени. Он машинально следил за ее движениями, безотчетно думая о том, что ни в чем она не напоминает Корели. Хотя, если уж меняться, то именно так, до неправдоподобия, до парадокса; и ведь она еще любит его, ну, конечно, любит, и знает, что ему худо, хуже некуда, и ее неминуемо потянет узнать, что с ним и кто с ним, и, уповая на свою неузнанность, она пойдет навстречу ему...
И уже не существовало ничего, абсолютно ничего на всем свете, кроме этого огромного и жалкого: ”а если?..”
Сит тихонько наклонился и осторожно, чтоб не напугать, чтоб не убежала, спросил:
