Я успокаивал сам себя, уверяя, что Руцкой имеет свой план, продуманный, четкий, что даже если нет у него плана, он как боевой генерал будет сейчас делать то, что ему надо делать, ведь это он сказал: «Я навсегда с моим народом! Я не уйду отсюда живым!» Какие же еще сомнения! Я сам себя уговорил. И быстро пошел вниз, к Тарасову. Кому-то надо и не на лихом коне, кому-то надо и черновую работу делать.
Внизу обсуждали — куда идти: на Останкино или на Шаболовку. Тарасова окружали уже тысячи людей. Они жаждали действий и не понимали — почему их не берут в расчет, ведь это они прорвали страшную блокаду, они принесли Победу. А в грузовики посадили только тех, что сидели в «белом доме». Но обижаться было не время, хотя и были обиды, чего там скрывать. Я пробился к Тарасову и сходу заявил:
— Нечего распылять силы! Надо помогать Макашову, идти в Останкино!
Меня поддержали. Поддержали те, кто пробивал оцепления — я поглядел по сторонам: да, те самые лица, усталые, грязные, в крови и саже, щиты, дубинки, изодранные руки, разорванная одежда. Они!
— Нужны машины! — закричал я в ухо Тарасову. — Поехало очень мало. Макашов не президент, его могут и не пустить внутрь. Поддержка нужна.
— Ну вот и решили все вместе, — после раздумий ответил генерал. — Пойдем в Останкино. Но пойдем пешим ходом — всех не усадишь, вон народу сколько, десятки тысяч!
Пошли пешком.
Это шествие должно было состояться. Это было свидетельство Народной мощи и силы. Мы вышли на Садовое — несчитанные тысячи. Москву невозможно было узнать. Еще час назад она вся была скована кошмарными кольцами оцеплений — каски, шинели, бушлаты, щиты, зеленая защитная окраска повсюду, машины, стволы, стволы, стволы… Будто вражья орда пришла из чужих страшных стран, оккупировала столицу, задавила своей звериной тяжестью— мрак, ужас, гнетущая темная сила. И вдруг — чисто, свободно, пусто под сияющими, ярыми Божьими Небесами. Бездонное небо и ослепительное солнце. Это было Знамение всем нам от самого Господа. Он был с нами. Он был на нашей стороне… мы сами отвернулись от Него. Но это потом. А тогда мы шли огромными колоннами, рядами по очищенной от оккупационно-колониальных войск Москве. И душа рвалась ввысь.
— Народ победил!
— Народ победил!!
— Народ победил!!! — скандировали тысячи глоток. И было ощущение полной и окончательной Победы! От Смоленской уже шли на слияние с нами новые десятки и десятки тысяч русских людей. Тарасов вышагивал вперед, посреди шеренг. Я шел по левую руку от него и поражался чистоте Москвы. Движение было остановлено. Прохожие на тротуарах останавливались, махали нам руками, приветствовали, улыбались, многие присоединялись. Шли быстро, слаженно, уверенно, во всю ширину огромных улиц.
