— Ты философ?
Рыжиков остановился даже. Видимо, ему надо было подумать, а когда идешь, то мысли вылетают. Он постоял, подумал и сказал:
— Да, я философ.
— Значит, ты себе на уме?
— Как это, себе на уме? — не понял Рыжиков.
Я пожала плечами: себе на уме — значит себе на уме. Но Рыжиков не унимался:
— Выходит, я ненормальный?
— Нормальный, — успокаивала я. — У тебя лицо непроницаемое. Без переживаний.
Рыжиков остался доволен моим ответом.
— Я достигаю это системой тренировок, — сказал он. — Каждый день закаляю волю и дух.
Я снова с уважением посмотрела на Рыжикова.
— Я тоже хочу закалять волю и дух, — сказала я.
Рыжиков остановился, достал из кармана коробок спичек.
— Начни с этого, — сказал он.
Мы сели на обледенелую скамейку, положили под себя сумки.
— Ты фокус собираешься показывать? — спросила я.
Рыжиков снисходительно улыбнулся.
— Смотри, — сказал он и поставил на ладонь спичку, а другой ладонью стукнул по спичке, и она переломилась надвое.
— Я запросто так сделаю, — сказала я и тоже поставила спичку на ладонь. Она тут же упала.
— Слегка сожми ладонь, вот так, — посоветовал Рыжиков.
Я чуть сжала ладонь. Спичка держалась. Я размахнулась и стукнула по ней другой ладонью. Спичка не сломалась, но стало очень больно.
— У тебя, наверно, фокус, — сказала я, дуя на ладонь. — Может, ты меня загипнотизировал?
В цирке однажды гипнотизер выступал. Он на глазах у всей публики яичницу в кепке жарил, А спички ломать ему, наверно, вообще ничего не стоит. Может, и Рыжиков — гипнотизер, а не философ?
— Никакой это не гипноз, — сказал Рыжиков. — Система тренировок. Главное, нужно отключиться и недумать, что тебе будет больно.
— Как это отключиться?
— Думай о чем-нибудь другом.
Рыжиков так ударял по спичке, как мух ловил.
Хлоп! — сломал, хлоп! — сломал.
Ну, думаю, сейчас у меня тоже получится. Я поставила на ладонь спичку и сделала вид, что забыла про нее. Отвлекаюсь, смотрю на дорогу. Бежит по дороге собака, черная, лохматая. Остановилась и смотрит на меня: дескать, что тут такое происходит? «Волю и дух закаляю, — говорю я собаке мысленно. — А ты что тут бегаешь? Какие у тебя дела?» Тут я подумала, что уже достаточно отключилась, сейчас уже нисколечко не будет больно. И изо всей силы стукнула ладонью по спичке. Если бы не Рыжиков, я бы заревела. Но Рыжиков сидел и глядел на меня своими черными глазами. Я шмыгнула носом.
— Почему-то опять не сломалась.
— Это потому, что ты боишься. Я же тебе сказал: не думай, что будет больно.
