Что тут начало твориться!
— Она ни разу не была в цирке! Это ты во всем виноват! — с негодованием говорила мама папе.
И все стали собирать меня в цирк.
— Дуся тоже не была, — сказала я, — а ее никто не гонит.
— Дуся ходит в цирк с классом, — ответила мама. — Кроме того, она ушла в кино.
Моя двоюродная тетя Олимпия очень странно смотрела на меня, словно я чем-то ее оскорбила.
— В нашем городе все ходят в цирк, — сухо сказала она. — Все. И стар, и млад.
На меня надели новые скрипучие туфли и повели в цирк.
— Хоть львы-то там будут? — спросила я по дороге.
— Какой несовременный ребенок, — сказала тетя.
Ей никто ничего не ответил. Да и что отвечать? Каково это слышать маме? А каково папе?
Наступило тягостное молчание. Его нарушал скрип моих новых туфель.
Наверно, так до самого цирка мы бы и молчали, если бы не встретили мою одноклассницу Аню Сухову.
На Аню все прохожие обращали внимание, потому что она была очень румяная. По крайней мере, все так считали, кроме меня.
— Здравствуйте, — сказала Аня.
— Здравствуй, — сказала мама и сказал папа.
— Привет! — сказала я.
Аня грустно улыбнулась — маме, папе, тете, мне — всем по очереди и, храня грустную улыбку, села в трамвай.
— Какая румяная девочка! — воскликнула тетя.
— Она не румяная, а бледная, — сказала я.
— Она похожа на булочку, которую только что; вынули из печки!
— Ни на какую булочку она не похожа. Она бледна. Бледна и печальна.
Тетя как-то судорожно рассмеялась. Папа ухмыльнулся. А мама, вздохнув, сказала:
— Ее не переспорить. Аня, конечно, бледна. Все видят, как она бледна.
— Да, бледна. Бледна и печальна, — твердо сказала я.
Все замолчали — видимо, решили со мной не связываться. Тетя даже с опаской на меня посмотрела.
«Просто из-за ее румянца никто не замечает, что она бледна и печальна», — подумала я.
Аня в прошлом году пришла к нам из другой школы. Марья Степановна поставила ее перед классом и сказала:
— Аня Сухова. Наша новая ученица. Всю жизнь Аня учится только на пятерки.
Все рот раскрыли и стали смотреть на Аню, как на какое-то чудо. Аня до слез покраснела и опустила голову.
Жалко мне стало Аню. Да и вообще что-то уж больно все просто — и румянец, и сплошные пятерки.
— Аня сядет на вторую парту с Вадимом Хазбулатовым, — сказала Марья Степановна.
— А на заднюю нельзя? — тихо спросила Аня.
— Зачем же? Садись на вторую парту.
И Аня пошла на вторую парту. По дороге она запнулась и уронила со стола классный журнал.
Все засмеялись.
И тут-то я поняла, что Аня бледна и печальна. Но никто об этом не знает. Может быть, ей лучше быть для всех румяной? А может, наоборот — плохо ей быть румяной?
