— Папка скачет! — крикнул Петька и бросился к пожарной лестнице.
Клаве сразу стало страшно. Она оторвала свою кровавую жертву ото рта и бросила на черепицу.
— Не надо, не лезь! — закричала Клава, заглядывая вниз, на удаляющуюся Петькину голову.
Но Петька уже слезал, ловко, как обезьяна, карабкался по ржавым ступенькам вниз. Пришлось и Клаве лезть за ним, хоть она и боялась. Петька сильно раскачал лестницу, она вибрировала и гудела под легким Клавиным телом, пытаясь напугать ее иллюзорной высотой. Но в конце концов нога Клавы все же уткнулась в тротуар. Дрожь ржавых прутьев еще зудела в ее ладонях и передавленных узким железом ступнях, когда в конце улицы появился Всадник.
Клава услышала всхрапывание его коня, этот страшный, надсадный, свистящий храп, будто кто-то раздувал продырявленные во многих местах чудовищные меха. Она повернулась и увидела лицо Всадника, рыхлое, рябое, оскаленное от встречного ветра и дикой, непонятной человеку радости, спутанную, кучерявую бороду, и остекленевшие рачьи глаза. Всадник был гол по пояс, в грязных мешковатых штанах, в сапогах, неровно покрытых пылью. Его дергало и било на адском коне, будто Всадник был уже мертв, но безумная, адская радость не оставляла его страшного лица, и с этой радостью он скакал, неудобно откинувшись назад, держа на весу отведенную саблю. Клава всем телом, через ноги, чувствовала крепкие, пудовые удары копыт в камень тротуара, слышала низкое, прерывистое гудение: так мертвец пел какую-то свою неземную песню. Клава поняла: Всадник уже не остановится, он не останавливается никогда.
Она не могла больше пошевелиться, и кричать тоже не могла. Она вспомнила, как догадывалась о существовании Всадника в ускользающих из памяти снах, вспомнила срубленные фонарные столбы, ряды разбитых наискось окон, надсадный храп рудого коня в ночной черноте над головой, от которого она бежала улицами другого, не этого, города, хотя знала, что улицы те не ведут никуда, только в кирпичные мешки тупиков. Теперь она увидела Его, и то, что было под Ним, а это был не конь, а какое-то коренастое, хрипящее верховое животное, ужасное, как сама смерть. Клава чувствовала, что надо убираться отсюда, с пути, по которому мчится смерть, но не в силах была пошевелиться. Петька застыл рядом, почему-то глядя не на всадника, а на Клаву. «Что он уставился на меня», — думала Клава. «Мы же сейчас оба умрем». В эту ужасную, безысходную минуту Клава мужественно обернулась, чтобы лицом к лицу встретить жестокую смерть.
