Рассказывает про паука.
Довольно толково рассказывает.
Профессор доброжелательно интересуется паучиным желудком. Какое у Светы-Наташи мнение насчет этой проблемы?
Света-Наташа в замешательстве.
Добрый профессор, выводя не то Хор, не то Отл, сам себе отвечает:
- У пауков...
Света-Наташа внимательно следит за движением его ручки. Оценка выведена, подпись поставлена.
- У пауков, - говорит профессор, вручая зачетку, - желудок продолжается в ноги. Вы не находите этот факт весьма замечательным?
Света-Наташа:
- Мне наплевать.
Однажды наш профессор Молотков, преподававший органическую химию, умер.
Это был богатырского вида седой, бородатый дядька.
Расхаживая перед нами, он рубил ладонью воздух и отбивал ритм:
- Та-та-та-та-та-бутан. Та-та-та-та-та-пропан.
Потом брал мел, рисовал ломаное кольцо, присобачивал радикалы. Грассируя, объяснял:
- Это - аспиринчик. А это - анальгинчик.
Он слыл ловеласом, и мои однокашницы писали шпаргалки на бедрах. Все равно же поймает. И уже подумывали, чтобы написать их на груди.
Умер он внезапно. Каким-то бесом меня занесло в аудиторию, где шла панихида. Люди в строгих костюмах отловили меня, надели мне траурную повязку и поставили стоять возле гроба. В почетном карауле.
Зал, устроенный амфитеатром, был полон. Девицы из параллельной группы плакали навзрыд. Это были странные девицы. Позднее, через пару курсов, они вдруг все родили, и Леня Спокойный, составлявший в их коллективе мужское меньшинство, от ярости даже перестал заикаться. Он шептал мне, выпучивая глаза: "Эти бабы со своими детьми заебут кого хочешь".
Но тогда, на момент панихиды, детей еще не было, и они плакали о Молоткове.
Я чувствовал себя довольно неуютно. Мне было грустно, что Молотков умер. Но я не понимал, почему они так плачут. И еще мне было неловко стоять в почетном карауле. Получалось, что я имею некое тайное отношение к администрации и не такой простой, каким кажусь, раз имею право дежурить при гробе.
Потом подошел коллега покойного, тихонько оттеснил меня со словами:
- Хватит, иди.
И замер сам вместо меня.
И я ушел. Какое-то время я думал об усопшем и недоумевал, как же он так. Ведь все же было нормально, ведь еще накануне, считай, рисовал аспиринчик. Но вскоре я отвлекся на какое-то молодое дело, и все кончилось.
