Давно охладели, давно окаменели
Те выкрики дня, те ночные слова:
Эти груди, что спруты, тянулись ко мне ли?
Этих бедер уклоны я ль целовал?
В памяти плиты сдвинуты плотно,
Но мечты, зеленея, пробились меж них:
Мастеров Ренессанса живые полотна,
Где над воплем Помпеи рубцевались межи.
Ведь так просто, как счет, как сдача с кредитки,
С любовницей ночью прощаться в дверях,
Чтоб соседка соседке (шепот в ухо): «Гляди-тка!
Он — к жене на постель! я-то знаю: две в ряд!»
И друзья хохотали, кем был я брошен,
Бросил кого (за вином, на авось),
Про то, как выл в страхе разметанный Брокен,
Иль стилет трепетал через сердце насквозь.
Были смерти, — такие, что смерть лишь насмешка,
Были жизни, — и в жизнях гейзер огней.
Но судьба, кто-то властный, кричал мне: «Не
мешкай!»
И строфы о них стали стоном о ней.
Так все камни Эллад — в Капитолии Рима,
Первых ящеров лет — в зигзаге стрижа.
Пусть целую другую! Мне только зримо,
Что я к той же груди, сквозь годы, прижат!
7 июля 1922
В годы — дни (вечный труд!) переплавливать
В сплав — часы, серебро в глубину!
Что ж мы памяти жадной? не вплавь ли звать
Чрез остывшую лаву минут?
Сны цветные ребенка задорного
Молот жизни в сталь строф претворил,
Но туманом явь далей задернуло,—
Голубым, где был перл и берилл.
Что нам видеть, пловцам, с того берега?
Шаткий очерк родного холма!
Взятый скарб разбирать или бережно
Повторять, что скопила молва!
Мы ли там, иль не мы? каждым атомом
Мы — иные, в теченьи река!
Губы юноши вечером матовым
Не воскреснут в устах старика!
Сплав, пылав, остывает… Но, с гор вода,—
Годы, дни, жизнь, и, ужас тая,
В шелест книг, в тишь лесов, в рокот города,
Выкрик детской мечты: это — я!
9 июля 1922
Когда шесть круглых дул нацелено,
Чтоб знак дала Смерть-командир,—
Не стусклена, не обесценена
Твоя дневная прелесть, мир!
Что за обхватом круга сжатого,
Доступного под грузом век?
Тень к свету Дантова вожатого
Иль червь и в атомы навек?
Но утром клочья туч расчесаны;
Пруд — в утках, с кружевом ракит;
Синь, где-то, жжет над гаучосами;
Где айсберг, как-то, брыжжет кит.
Есть баобабы, и есть ландыши…
Пан, тропы травами глуша,
