Ни отцу, ни матери, ни племени, ни роду
Тайное души своей ты не предавай.
Кто не сопричислился духом к Хороводу,
Пусть в своем скитается Вольных не замай.
Разному нет слития. Да будет. Обещаюсь.
Если же поведаю, что внутренне, во вне,
Всей Землей отринутый, нигде да не вмешаюсь,
Солнцем опрокинутый, да таю на огне.
Долго, днями и ночами,
По таинственной дороге,
Многосложными путями
Я в святом блуждал Чертоге.
В зиму, днями и ночами,
Проходя законы строги,
Я с духовными свечами
Был во внутреннем Чертоге.
В лето, днями и ночами,
Возлюбив расцветы многи,
Я закрытыми очами
Все богатства зрел в Чертоге.
И теперь я не в гаданьи
Зрю, но в самом откровеньи,
Я в негаснущем сияньи,
В бесконечном восхожденьи.
И теперь я не в гаданьи
О мирском предназначеньи,
Я в великом ожиданьи,
В вечно-новом восхожденья.
И гадая — не в гаданьи —
Я угадываю в пеньи,
Во вселенском я сияньи,
Во всемирном восхожденьи.
Теперь, как постиг я тончайшую мудрость всего,
Хочу я пожить на Земле осторожно,
Чтоб мог я во всем озвездить Вещество,
От зла уклоняясь — как только возможно,
И свыше сего,
Лишь то против воли своей принимая,
Что воля означит: «Сие — непреложно».
И волю дыханьем духовного Мая
Настолько цветя,
Настолько ее существо умножая,
Чтоб даже сама,
Для нас непреложная, Ведьма-Зима,
Блестя,
Царицей-Зимою соделалась нам,
Просветленной,
В метели — свирели, и зов по струнам,
Серебряный терем заснувшим цветам,
С густой бахромой оснеженной,
И будто бы смерть на минутку — а там,
За часом, над часом, высокий, бездонный,
Идущий в начальность, звездящийся Храм.
На заре, заре вечерней,
Полнопевней, равномерней,
Золота труба трубила,
Говорила для своих,
И дрожала в сердце сила,
Многострунный реял стих.
В Небе хлопья светлых дымов,
Словно крылья Херувимов,
Расцвечались озаренно,
Обнимали небосклон,
И качался повторение
В тихих ветрах долгий звон.
