Подчеркнув тот факт, что все церкви были «целиком выдолблены из цельной скалы и очень хорошо вытесаны», Алвареш восклицает как бы в отчаянии:
«Я устал уже описывать эти здания, ибо мне кажется, что мне уже не поверят, если я напишу больше, и потому, что, имея в виду уже написанное мною, меня могут обвинить в неправде. Поэтому я клянусь Господом Богом, во власти которого я пребываю, что все написанное мною — правда, к которой ничего не было добавлено, и есть еще больше описанного мною, но я не касался этого в своих записях, чтобы меня не могли обвинить во лжи, так велико было мое желание рассказать миру об этом великолепии».
Как и свойственно хорошему репортеру, которым он, несомненно, был, Алвареш беседовал со старшими священнослужителями в заключение своего визита, который — следует помнить — состоялся лишь через три с половиной столетия после создания церквей. Пораженный всем увиденным, португальский священник спрашивал своих собеседников, знают ли они, как долго велось выдалбливание и вытесывание монолитов и кто осуществлял эти работы. Полученный им ответ, не обремененный более поздними суевериями, заставил сильнее забиться мое сердце:
«Они сказали мне, что вся работа по этим церквам была выполнена за двадцать четыре года, о чем имеется соответствующая запись, и что они были созданы белыми людьми… Они сказали, что это было сделано по указу царя Лалибелы».
Поскольку это венчало все, что я разузнал, я почувствовал, что не могу пренебречь этим ранним и искренним свидетельством. Исторические книги на моих полках, разумеется, не упоминали никаких «белых людей», посетивших Эфиопию раньше самого Алвареша. Но это не исключало возможности того, что белые люди побывали-таки там — белые люди, принадлежавшие к военно-духовному ордену, известному своими международными связями и своей скрытностью; белые люди, которые, по словам Вольфрама фон Эшенбаха, «всегда отвергали допросы»; белые люди, которых порой посылали «в отдаленные страны… чтобы помочь им отстоять свои права»; белые люди, чья штаб-квартира в XII веке стояла на фундаменте храма Соломона в Иерусалиме.
Странное заявление священников о «белых людях», прибывших в Лалибелу, поразило меня как нечто в высшей степени важное. Прежде всего, оно укрепило мою убежденность в том, что Вольфрам не занимался домыслами, когда в своем «Парсифале» связал тамплиеров столь тесным образом со своей криптограммой Грааля и с Эфиопией. Да и не был он никогда писателем-фантастом; напротив, он был прагматичным, умным и целеустремленным человеком. Я все больше утверждался в мысли, что мои подозрения относительно него были оправданны и что он действительно имел доступ к внутреннему кругу людей, владевших великой и ужасной тайной — секретом последнего пристанища ковчега завета. Быть может, благодаря услугам своего «источника» — тамплиера Гийо де Провэна или более прямому контакту, орден поручил ему закодировать секрет в захватывающем романе, который будет рассказываться и пересказываться на протяжении столетий.
