– Какой мне прок от дракона? - поморщился Бро Иутин. - Он моих ослиц не покроет! Хо! А если покроет, так принесут они ушастых ящериц, коих продашь в базарный день за медяк, и тем будешь доволен. А потомству хромоногого цены нет! Он меж ослов как ты меж людей… Лучший! И неистов, словно сам Нергал!
Последний довод убедил Конана. Вероятно, хан хиршей, с присущей зрелому возрасту мудростью, заботился и о людях своих, и об ослах, не упуская случая подбавить тем и другим свежей крови. И, как рачительный хозяин, Бро Иутин, залучив к себе одного жеребца, хотел приобрести и другого. Вполне понятное желание!
Киммериец поднялся, потом присел пару раз, разминая ноги, и взглянул на небосвод. Солнце уже стояло высоко.
– Пусть приведут моего коня! Поеду к Сибарре… потолкуем с ним насчет ослов и наложниц… Из Стигии, Офира и прочих мест.
– Не торопись! - хан похлопал по ковру, приглашая Конана снова сесть. - Не торопись, сын мой, ибо дела наши еще не закончены, а всякое незаконченное дело противно Митре.
– У тебя есть еще наложницы? - спросил Конан, потирая поясницу.
– Не о женщинах речь, северянин, а о свидетельствах! Представь, явишься ты к Сибарре, длинноусому поганцу, и скажешь, что переспал со всеми коринфянками, стигийками и шемитками из моих шатров. Так он тебе и поверит, хо! Скажет, что ночевал ты в степи, под курганом, а зингарки да офирки тебе только снились!
– За доказательствами дело не станет, - Конан огладил рукоять своего длинного меча и усмехнулся.
– Не обнажай клинка там, где нужны лишь перо, печать и пергамент, - произнес Бро Иутин, вновь доказав свою мудрость. Затем он кликнул Санриза и Велел привести писца-заморанца, взятого в плен в позапрошлом году. Когда сей ученый муж был доставлен вместе с пером и пергаментом, хан придвинул Конану непочатый бурдюк вина и принялся диктовать. Не успело солнце подняться еще на ладонь, как бурдюк опустел, а пергамент заполнился словами, которые Бро Иутин, владыка хиршей, желал передать Сибарре Кламу, повелителю гизов. Были они не такими сладкими, как выпитое Конаном вино, однако и не кислыми, словно уксус; скорее, жгучими, как яд пустынной змеи.
Излив эту отраву на пергамент, Бро Иутин припечатал сказанное своим перстнем, вручи гостю свиток и, еще раз напомнив о хромоногом осле с белой отметиной, отпустил восвояси.
* * *
Бессонная ночь и тяжкие труды утомили Конана; он уснул в седле. Большой беды в том не было, так как серый Змей, туранский жеребец, хорошо знал дорогу в стан гизов, а до границ владений Иутина за гостем присматривали всадники в черных бурнусах. Но Конан их не замечал. Голова его опустилась на грудь, веки сомкнулись, уздечка выпала из рук; он спал и видел сны, и с каждым скачком Змея, с каждым истекшим мгновением они становились все приятней и приятней.
