Случилось это зимой 841 года, и начался долгий путь отца Целестина от берегов Греции к берегам Фрисландии, где судьба свела его с норманнским конунгом Торином и его приёмным сыном Видгниром. В течение почти года монах наблюдал сотни боевых стычек, пиратские нападения дружины Эльгара на чужие суда и прибрежные города мавров, саксов и данов по пути на север. Вскоре у них появился и второй дракар, куда дружина перенесла часть богатой добычи, — этот корабль был найден брошенным у берегов земли франков. Нашли на нём только несколько трупов. Что такое случилось с кораблём и его командой — осталось загадкой.
Следует отметить, что викинги, поначалу отнёсшиеся к монаху настороженно и с некоторым презрением, через пару месяцев поняли, что добродушный толстяк Целестин — человек совершенно незаменимый. Его умение быстро вылечить гноящуюся рану, вправить вывих, сбить жар да и незаурядные художественные способности заставили-таки высокомерных к чужакам норманнов невольно зауважать служителя доброго бога.
Как-то раз, месяцев через восемь после пленения, тонкая душа Целестина-художника не выдержала того, что над кораблём, на котором он путешествует, полощется обычный белый (если быть точным — серый) парус без всяких приятных глазу и возвышающих дух изображений. И вот после набега на мавританский городок невдалеке от Малаги в руки дружины Эльгара помимо прочей добычи попали кувшины с красками. Хёмунд — тот самый громила, что нашёл отца Целестина на сицилийской галере, — будучи уверен, что в кувшине вино, опрокинул содержимое себе в рот, после чего его борода надолго приобрела мерзкий, фиолетовый с просинью, цвет, а сам он долго плевался и кричал о том, что этих негодяев мавров надо перебить всех до единого за такие шуточки. Отец Целестин сразу смекнул, что к чему, и уговорил Эльгара пристать на пару дней у какого-нибудь пустынного берега. Ярл вначале ничего не понял и даже слушать о стоянке не желал, но где лестью, а где обманом монах выговорил три дня. Дракар пристал к скалистому бережку в Бискайском заливе, парус был снят, выстиран в морской воде, высушен, и святой отец принялся за работу. Предварительно Целестин выяснил у Эльгара, что тот хочет видеть на своём парусе. Ярл заявил, что символ его рода — красный змей. Художник только плечами пожал — ну что с варвара возьмёшь! Ладно, будет ему змей. Нет ведь что-нибудь благочестивое изобразить…
И вот на третий день над кораблём ярла Эльгара поднялся парус, и викинги открыли рты от изумления: ярко-красный, словно живой, дракон в лучах восходящего солнца казался до ужаса настоящим.
