– Спасибо, отец. Это очень любезно с вашей стороны.
Он помахал рукой, как будто хотел сказать: «ничего, ничего», затем усадил свое обмякшее, древнее тело в кресло напротив и открыл табакерку.
– Так значит, вы ходили слушать голоса, – произнес он, захватывая щепотку измельченного табака.
Я кивнул.
– Вы выглядите так, – простите за такие слова, – будто они вас напугали.
– Не они. Он.
Отец Энтон хрюкнул, чихнул и высморкался со звуком труб дня страшного суда.
– Демонов можно называть по разному. Один демон может быть и ими, и им, и чем угодно. Демон – хозяин зла.
Я протянул руку к маленькому журнальному столику из вишневого дерева и взял свой магнитофон.
– Что бы это ни было, отец, это здесь, на пленке, и это он. Один дьявольский он.
– Вы записали его? Вы полагаете, что слышали его в действительности?
Выражение лица старого священника – терпеливое и совсем не злое снисхождение – едва заметно изменилось: помрачнело. Он знал, что голоса были реальностью, потому что сам бывал возле танка и сам слышал их. Но то, что я – совершенно незнакомый человек, безо всяких религиозных знаний, – то, что я пришел и сказал ему, что тоже их слышал, ну, очевидно, покоробило его. Священники, я считаю, привыкли к демонам. Все-таки они работают на духовном фронте и готовы к тому, что их будут соблазнять и беспокоить дьявольские проявления. Но когда эти проявления настолько злобны и сильны, что заставляют чувствовать себя и в мире обычных людей, когда скверные флюиды ощущают и фермеры, и картограф, то, я полагаю, что большинство священников должны запаниковать.
– Я не заехал вчера вечером, потому что был слишком слаб, – сказал я отцу Энтону. – Я хотел, но не смог.
– Танк вызвал в вас слабость? Это так?
Я кивнул, и, при мысли о том, что вылилось из моего рта, горло мое снова напряглось.
– Что бы там ни было, внутри этого танка, это заставило меня извергать из себя червей и желчь. Мне потребовалось полдюжины виски и полная горсть парацетамола, чтобы прийти в себя.
Отец Энтон прикоснулся к священному кольцу на своем пальце.
– Вы были один? – тихо спросил он.
– Я ходил с Мадлен Пассарелль. Дочерью Жака Пассарелля.
– Да. Я знаю, что танк долгое время беспокоит эту семью, – печально произнес отец Энтон.
– К несчастью, Мадлен не слышала голоса непосредственно: из-за холода она осталась в машине. Но она слышала запись и сама видела, каким больным я был. Пассарелли разрешили мне остаться на ночь на ферме.
Отец Энтон показал на магнитофон.
