Она даже не знала, жив ли он еще – их конь. Миссис Дайер передала в больницу сообщение, что Пилигрима перевезли в чэтхемскую лечебницу – далее предполагалось везти его в Корнелл. Глядя на фотографию, Энни почувствовала угрызения совести. Но не потому, что ничего не знала о его судьбе, а из-за чего-то другого, более важного, чего не сумела бы выразить словами. Опустив в сумку и этот снимок, она выключила свет и спустилась вниз.
За высокими окнами холла уже брезжило утро. Поставив сумку у дверей, Энни, не включая свет, пошла на кухню, решив сначала выпить кофе, а уж потом прослушать автоответчик. Дожидаясь, пока в стареньком медном чайнике закипит вода, она подошла к окну.
Снаружи, всего в нескольких ярдах от дома, стояло несколько белохвостых оленей. Они замерли, уставившись прямо на нее. Может, просят еду? Энни не помнила, чтобы олени подходили так близко к дому – даже в самые суровые зимы. Что бы это значило? Энни сосчитала их. Двенадцать, нет, тринадцать. Надо же, как раз столько, сколько лет ее дочери. Не будь суеверной, укорила себя Энни.
Послышался тихий, постепенно нарастающий свист – закипал чайник. Олени тоже услышали этот звук и, разом дружно повернувшись, помчались в сторону леса – только хвостики подпрыгивали на бегу. О Боже, подумала Энни: наверное, она умерла.
Гарри Логан поставил свой автомобиль под вывеской, гласившей, что здесь расположена лечебница для крупных животных. Впрочем, университетские службы так странно сформулировали название лечебницы, что было непонятно – то ли это лечебница для крупных животных, то ли крупнейшая лечебница для зверей всех калибров. Выбравшись из машины, Логан с трудом пробирался через грязную слякоть, в которую превратился выпавший в выходные снег. Со времени несчастного случая прошло три дня, но конь был до сих пор жив. Поразительно… ведь чтобы заштопать страшную рану на его груди, Логану потребовалось четыре часа. В кровавом месиве застряли осколки стекла и хлопья черной краски с грузовика – все это пришлось извлекать, потом хорошенько промывать рану. Очистив ее полностью, Логан осторожно подровнял ножницами болтавшиеся лохмотья краев, скрепил артерию и вставил несколько дренажных трубок. Только после этого, предоставив ассистентам следить за наркозом, переливанием крови и аппаратом искусственного дыхания, Логан стал зашивать рану.
Шил в три этапа: сначала разорванные мышцы, затем – соединительную ткань и только потом кожу – каждый раз не меньше семидесяти стежков! Два внутренних слоя Логан сшил кетгутом – рассасывающейся потом ниткой. И все эти адовы труды ради коня, которому вряд ли суждено проснуться! Но этот чертяка проснулся-таки! Просто невероятно! И что еще невероятнее – сохранил бойцовский пыл, так рьяно продемонстрированный им у реки. Когда Пилигрим, очнувшись в реанимационном отделении, бился, стараясь подняться на ноги, Логан молил Бога, чтобы раны не открылись вновь – страшно было подумать о том, что придется вновь латать этого бесенка.
