– Надеюсь, вам не придет в голову хранить верность жене. Взгляните, сама она далека от этого. Вот что, едем завтра на охоту! Я уступлю вам своего лучшего сокола и захвачу плащ на случай, если нам захочется передохнуть.
– Звучит… – «ужасно», подумал Хью и произнес: – чудесно. Вот только соколиная охота уже не для меня.
Он сунул под нос Клер свою искалеченную руку. Все перчатки для охотничьих птиц шились на левую, правая рука оставалась рабочей. Его правая ни на что не годилась, кроме ятагана.
– Вот незадача! – Клер поднялась и склонилась к самому уху Хью. – Ничего, я найду способ вонзить в вас когти!
Когда она шла прочь, длинный изумрудный шлейф платья, извиваясь, полз по траве, как хвост ящерицы.
Хью отвел взгляд, не чувствуя ничего, кроме отвращения, и сразу же увидел стоящих рядом Филиппу и Олдоса. Он тотчас представил их в постели, в интимной позе.
Интересно, с ним она снимает сорочку? Наверняка снимает, иначе Олдосу это покажется странным! Как он ее называет, лаская? Испытывает ли она удовольствие, когда он проникает в нее?
Было невыносимо думать, что Филиппа, раз за разом ложится в постель с этим фигляром, пусть даже и против желания. И что хуже всего, он сам толкнул ее на это! Впрочем, она могла бы выкрутиться, могла бы что-нибудь придумать! Ведь ей ума не занимать!
Впрочем, именно так она и собиралась поступить, а он высмеял ее, заверив, что это не сработает.
Хью с силой потер ладонями лицо, стараясь хоть отчасти разогнать дурман опьянения. Надо сохранять благоразумие и не забывать, что на самом деле он Филиппе не муж, что все это лишь комедия. Он не приобрел никаких прав на нее после того, как стал ее первым мужчиной. Она попросила об этом потому, что не хотела отдать свою невинность Олдосу. А еще раньше, на конюшне, она объяснила, что желает избавиться от этой досадной помехи и весь вопрос в том, с кем это случится. Очевидно, она сочла его более достойным, чем Олдос, – и на том спасибо.
«Ну и хорошо, что она спит с ним», – мрачно решил Хью. Если бы это не случилось, ему взбрело бы в голову невесть что: например, что она избегает близости с Юингом ради него. Он мог окончательно запутаться, привыкнуть к роли заботливого супруга и – не приведи Господь! – остаться в этом качестве навсегда! Однажды, семнадцать лет назад, он пожертвовал собой в угоду чужой прихоти, а, освободившись от власти отца, поклялся, что никогда никому больше не позволит помыкать им. Он решил, что будет сам себе и господин, и слуга, и муж, и жена, и дети, и семья! И он жил по этому правилу целых семнадцать лет: держал путь, куда хотел; сражался на стороне того, кто был ему по нраву и не скупился на золото; имел вволю женщин, вина и азартных игр. И никто не смел, оспаривать его образ жизни, никто не смел, посягать на его свободу, никому не было дано влиять на его поступки.
