– Пойдет, – заключила она и больно пнула его острым мыском туфельки в бедро. – На живот!
Олдос повернулся. Алые атласные простыни приятно освежили перевозбужденную плоть, но потом он ощутил некоторый дискомфорт и осмелился подать голос:
– Все эти цветки и листочки колются!
– Очень кстати. – Маргерит, как кошка, прыгнула на него, оседлав вытянутые ноги. – Эта хорошенькая попка будет еще симпатичнее, когда я ее как следует, распишу. Что скажешь, раб?
Он лихорадочно закивал. Она потянулась за чем-то, всем телом откинувшись назад. Повернув голову, Олдос увидел, что она отвязывает шнур, которым половина полога была привязана к витой деревянной подпорке. От рывка парчовое полотнище развернулось, а затем и остальные три, образовав что-то вроде белого походного шатра.
– Ну-ка, согни ногу.
Маргерит связала его запястья с лодыжками. Теперь Олдос был совершенно беспомощен. От прикосновения хлыста к ягодицам его кожа покрылась мурашками.
– Тебе нравится, раб? – Она просунула руку между его ног и сомкнула пальцы вокруг его возбужденной плоти. Ответом был сдавленный стон. – Конечно, нравится. Только не вздумай тереться! Я вовсе не хочу, чтобы ты взял да и кончил. Если это вообще случится, то лишь тогда, когда я того пожелаю.
Но Олдос, одурманенный вожделением, уже мало что сознавал. Он просто не мог не тереться об эту прохладную, мягкую ладонь…
Резкая боль в ягодице тотчас привела его в чувство. Маргерит стегнула его еще и еще раз.
– Как ты смел, ослушаться, раб?!
Она хлестала и хлестала, и чем сильнее становилась боль, тем острее становилось и наслаждение. Олдос ощутил приближение, оргазма.
Скрипнули кожаные петли двери, по тростнику захрустели легкие шаги.
– Олдос! – окликнул нежный женский голос.
Филиппа! Она все-таки пришла! Слава Богу, что полог опущен! Возможно, если они оба затаятся, она уйдет…
Маргерит снова занесла хлыст и со свистом опустила его на покрасневшие, припухшие ягодицы.
– Олдос, что с тобой?
Вне себя от ужаса, он начал извиваться в своих путах.
Полог раздвинулся – и он увидел Филиппу, стоящую словно ангел, спустившийся в преисподнюю. В восхитительном неглиже, с черными, как ночь, распущенными волосами, со своими бездонными глазами она была неописуемо прекрасна. И эти глаза сразу рассмотрели и красные рубцы на обнаженных ягодицах, и смеющуюся Маргерит с занесенным хлыстом. Филиппа молча прижала ладонь ко рту.
– Не хотите принять участие? – невозмутимо спросила Маргерит, протягивая ей хлыст рукояткой вперед.
