Лусиелла задрожала всем телом и зарыдала. Она прижала лицо к холодному мрамору ступенек алтаря. Наконец она кое-как оправилась.
— Мы отнесли труп в нашу мастерскую, — продолжала она, — женщина эта была так прекрасна, что мне стало стыдно даже прикоснуться к ней, хотя мы оба считали ее мертвой.
— Вы только считали ее мертвой? — прервал Лейхтвейс Лусиеллу. — Значит, на самом деле она была жива? Говори! Та женщина, которую вы взяли из могилы, не была мертва?
— Нет, — произнесла Лусиелла.
Мнимый священник зашатался. Казалось, он упадет и лишится чувств. Но он успел схватиться за ножку стоящего рядом высокого канделябра и удержался.
— Дальше! — простонал он. — Значит, она была жива? Что с ней сталось? Говори! Я хочу знать.
— Я все расскажу, — ответила Лусиелла, — ничего не скрою от вас; вы заместитель Господа Бога на земле, и от вас я ожидаю получить отпущение. Во всем виновен мой муж. Он наточил свой нож, чтобы одним взмахом отрезать несчастной голову. Но что с вами, преподобный отец?
— Не отвлекайся, — проговорил мнимый священник, — говори дальше. Я должен все знать. Твой муж взял нож — и что же он сделал? Ранил ли он ее? Или зарезал? Говори скорее!
— Едва мой муж прикоснулся ножом к красивой белой шее мнимой покойницы, как из груди красавицы вырвался вздох.
— Вздох! Она пришла в себя! Она очнулась под ножом убийцы.
— Нет! Клянусь всеми святыми, мой муж не сделался убийцей! — вскрикнула Лусиелла. — Я оттолкнула его и не дала совершиться ужасному преступлению. Женщина приподнялась и взглянула на нас широко открытыми глазами. Мы пришли в неописуемый ужас и бросились бежать. Нам было страшно того чуда, которое совершилось с несчастной утопленницей.
— Чудо, — пробормотал мнимый священник, — да, это было чудо.
Он закрыл лицо обеими руками и глухо зарыдал. Лусиелле казалось, что священник, подавленный ужасом совершенного злодеяния, печалится о ее погибшей и грешной душе.
— Что вы сделали потом? — спросил затем Лейхтвейс, поборов свое волнение.
— Мы убежали, так как ни за что не хотели остаться в той хижине, где произошло такое сверхъестественное явление. Но предварительно, преподобный отец, — готовьтесь выслушать нечто ужасное, — прежде чем запереть снаружи дверь на ключ, мой муж вынул из плиты горящие угли, бросил их в кучу соломы, и хижина воспламенилась. Пламя и дым окутали ее. Я уже не сомневалась, что воскресшая покойница, если не сгорит, то задохнется в дыму.
Лейхтвейс вне себя глухо зарычал, точно раненый зверь, схватил тяжелый серебряный канделябр, стоявший на возвышении и швырнул его об пол, так что он разлетелся вдребезги.
