Тем временем Илиас Финкель быстро шел своей дорогой. Он не ощущал уже больше боли в своих старых, слабых ногах, искалеченных во время пыток, он забыл о ранах на своем изможденном теле, ему казалось, что он помолодел и что кровь его быстрее течет по жилам.
— Я поймал двух зайцев разом, — бормотал он, приближаясь к пражскому Гетто. — Батьяни подписал предательский документ, который я отнесу к пруссакам и получу за это свое вознаграждение. Совесть моя спокойна. Не все ли равно, продажа лошадей, товара или осажденного города? Но ни в одних деньгах дело. Меня радует другое. Наконец я сумею отомстить. Когда Батьяни впустит пруссаков в Прагу, то я устрою так, чтобы он не успел скрыться, чтобы народ схватил предателя и растерзал его на куски. А когда я увижу, граф Батьяни, как твой череп будет размозжен о мостовую, тогда я получу удовлетворение за ужаснейшие мучения всей моей жизни, за пытки, перенесенные мною во время суда, когда палач выжигал раны на моем теле, а ты, Батьяни, стоял рядом, улыбался и радовался. Подлый Батьяни, Илиас Финкель только бедный, грязный еврей, но он будет тем камнем, о который разобьется твоя жизнь.
Так рассуждал Илиас Финкель сам с собой, высчитывая в уме, сколько он получит за комиссию. Приближаясь к своему ветхому, одноэтажному дому, он вдруг в изумлении широко раскрыл глаза. Из углубления стены возле входной двери показались мужчина и женщина.
— Боже праведный! — воскликнул еврей, нервно теребя свою седую бороду. — Вы ли это на самом деле? Пьетро Ласкаре и Лусиелла? Откуда вы взялись? Что с вами случилось? Ваша хижина сгорела и обрушилась. Как попали вы в Прагу?
— Мы сами подожгли нашу хижину, — ответил Пьетро, подходя к Илиасу Финкелю, — в ней стали ходить привидения.
— Так жить больше уже нельзя было, — добавила Лусиелла, — ни за какие деньги я бы там не осталась.
Финкель в недоумении взглянул на итальянцев и торопливо спросил:
— Разве вы боялись, что кто-нибудь узнает о вашем занятии? Насколько мне известно, граждане Праги и не подозревали, из какого мяса изготовляются колбасы, которые вы выделывали, а я продавал.
— Что касается этого, — ответил Пьетро, — то все в порядке, и мы могли бы продолжать работать до окончания войны.
— А если так, то что же все это значит? Разве вы не довольны заработком? — с досадой воскликнул Финкель, — ведь я платил большие деньги за ваш товар и вы разбогатели бы, оставшись на месте.
— Все это ни к чему, — произнесла Лусиелла. — Матерь Божья показала, что нас ожидает за преступления.
