«Только бы не пустить слезу, - подумал я. - Чего доброго, решат, что я прошу их сжалиться. Вернусь в камеру, там наедине можно будет поплакать».
- Рассказывайте. - Голос Гартвига звучит уже мягче. - У вас еще есть шанс. Расскажите обо всем с того момента, как вы приехали домой. Меня интересуют не только факты, связанные с преступлением, но и ход ваших мыслей. Говорите правду, только правду!
Старший лейтенант Вюнше усаживается за машинку и кладет рядом стопку бумаги. Я с неудовольствием наблюдаю за его приготовлениями. Ворох чистой бумаги почему-то наводит на меня ужас.
- Вам не нравится мое предложение? - спокойно спрашивает прокурор.
- Нет, нет, я готов, - поспешно заверяю я его. - Только вот… мне хочется рассказать многое, и не все для протокола. Но придется говорить медленно, чтобы машинка поспевала, отвечать на какие-то вопросы… столько наболело, а тут все время думай, что каждое твое слово будет увековечено на бумаге.
- Говорите не стесняясь, без разбора, я уж потом рассортирую, - предлагает Вюнше.
Но Гартвиг, покрутив головой, что-то шепчет ему. Вюнше молча кивает, идет в соседнюю комнату и возвращается с магнитофоном.
- Ладно, Вайнхольд, не будем вам мешать. Здесь останутся только надзиратель и наш техник. Представьте себе, что вас слушает близкий вам или хорошо знакомый человек, которому вы доверяете, и рассказывайте.
Я вытаращил на него глаза.
- Конечно, метод несколько непривычный, - улыбается Вюнше, - но хуже не получится, скорее наоборот. И помните, мы потому пошли на это, что еще чуточку верим вам.
Вюнше с Гартвигом выходят из комнаты. Под мышкой у старшего лейтенанта папка с моим «делом». Кажется, он рад, что не придется писать протокол.
Поколдовав с аппаратом, техник устанавливает на столе микрофон, включает его, а сам усаживается где-то позади меня. Я молчу и смотрю на микрофон. Кого же из близких или хорошо знакомых мне людей он должен представлять? Мать, Улу, прокурора? Нет, все они причастны к делу, скорее даже пристрастны. Где же взять человека, кому я доверяю, на кого могу положиться? Рольфа? Да. Оскара? Да. Вилли? Да, все мое отделение, которым я командовал в армии! Еще раз мысленно проверяю каждого из них, и все они тоже имеют право проверить меня, хотя я больше не являюсь их командиром. Я вижу их перед собой, верю им, мне хочется убедить их в своей невиновности, и в то же время меня страшат их недоумевающие взгляды, нелицеприятные вопросы и упреки, на которые они имеют право.
