- Мюллер, ты спятил? - громким шепотом спрашиваю я.
- Тсс! Один прут выломал. Еще на полчаса. Подопри меня, быстрее пойдет.
- Слезай, говорю!
Вскакиваю и пытаюсь схватить его за ноги. Уцепившись обеими руками за решетку, он лягает меня.
- Кончай!
- Отпусти, или я проломлю тебе башку прутом, идиот! - шипит он.
Наконец мне удается схватить его за ногу. Рывок - и Мюллер плюхается на койку. Не дав ему опомниться, наваливаюсь на него и выворачиваю руки за спину.
- Поздно спохватился, Вайнхольд. Не будь дураком. Утром все увидят, и нам обоим крышка… Ну помоги, еще часок - и мы на воле.
- Не перестанешь добром, заставлю. Не хочу из-за тебя наживать еще неприятности, своих хватает.
Его мышцы вдруг расслабились.
- Это твое последнее слово? - тихо спрашивает он.
- Самое последнее!
- А выломанный прут?
- Твое дело.
- Ага.
Молчание. Я чуть ослабляю хватку. Он тут же выскальзывает из-под меня, бросается к двери, барабанит по ней и истошным голосом вопит:
- На помощь!
В коридоре раздаются быстрые шаги. Вспыхивает лампочка. Мюллер рвет на себе рубашку, опять барабанит в дверь и орет как резаный. Я растерялся, стою истуканом между койками и смотрю на дверь. Она распахивается. Двое вооруженных охранников стоят наготове в коридоре, третий, надзиратель, влетает в камеру и отталкивает Мюллера. Тот, искусно притворяясь, все вопит и вопит и тычет в мою сторону.
- Что случилось? - спрашивает надзиратель и подозрительно оглядывает камеру.
Я пожимаю плечами. Но он уже увидел выломанный прут и поврежденную решетку.
- Он хотел бежать, - бормочет Мюллер задыхаясь. - Я его стал оттаскивать, а он меня чуть не убил. Уведите меня отсюда, я боюсь!
Я ошарашен. Мюллер ехидно ухмыляется.
- Отведите меня к следователю немедленно. Хочу дать важные показания.
- Сейчас, в два ночи? - удивляется надзиратель.
- Забирайте свои вещи, Мюллер, и выходите! - командует из коридора офицер тюремной охраны.
Мюллера уводят. Я прислоняюсь к степе.
- Н-да, Вайнхольд, опять не повезло, - говорит надзиратель усмехаясь.
- Все вранье. Это он хотел бежать, - выдавливаю я.
- Конечно, конечно, он пытался бежать, а вы, как порядочный человек, удержали его.
- Именно так и было.
- Да, да, именно так, а не иначе. Только вот что: нам тоже стало известно, что вы категорически отрицаете все, в чем вас обвиняют. Берите-ка свои вещи! У нас тут много камер.
И вот я снова один, лежу на койке, и больше всего мне хочется удавиться. В чем же я ошибся опять? Был слишком доверчивым? Надо было сразу, когда Мюллер предложил бежать, поднять шум и потребовать, чтобы меня перевели в другую камеру. Но я не захотел его выдавать. Проклятая сентиментальность! Теперь-то я наконец понял: к людям, у которых есть грехи на совести, следует подходить с иной меркой.
