Он махнул рукой, как делал всегда, когда считал вопрос решенным. Я не видел этого, а лишь почувствовал, что его пальцы коснулись моего рукава. Шумно вздохнув, он повернулся, и мягкая, как ковер, лесная почва поглотила его шаги. Я двинулся вслед за ним. Он остановился и отстраняюще протянул руку.
- Это мое последнее слово. И отвяжись от меня. Мне до утра надо еще подумать, придется переворошить полжизни. Знаю, что виноват, но, как поступить, еще не решил.
Меня била дрожь, бросало то в жар, то в холод. Я должен узнать, какая тайна скрывается за его словами. Было ясно, что он не хочет ее выдавать - пока еще не хочет, и уж во всяком случае не мне.
- Вот упрямая башка, - прошипел я и шагнул вслед за ним.
Фридрих Мадер услышал мой голос.
- Да убирайся ты наконец! - сказал он.
- Выкладывай начистоту. Что там у тебя?
Он язвительно рассмеялся и пошел дальше, забыв о моем существовании. Меня трясло от бешенства. Я догнал его и преградил ему дорогу. Он оттолкнул меня, и я решил, что надо защищаться… Схватка была короткой и бурной. А потом этот черенок ножа, оказавшийся в моей руке, смерть Мадера, полиция и приговор: пятнадцать лет.
Шаги в коридоре. У дверей камеры они стихают. Я поспешно собираю исписанные листки. Опять на допрос? Над дверью вспыхивает лампочка. И вправду уже смеркается. Значит, просто включают свет в камерах. Я беру чистый лист бумаги.
Неожиданно бряцает ключ в замке, громыхает засов, распахивается дверь. В коридоре стоит надзиратель. Я вскакиваю на ноги: тюремная дисциплина уже въелась в меня. В камеру входит человек. Он весело здоровается, оглядывает камеру, меня и, видимо, удовлетворенный осмотром, кивает.
- Спасибо, что проводили, вахмистр, - любезно говорит он надзирателю, затем снимает шляпу, пальто и бросает их на откидной столик.
Человек этот среднего роста, чуть толстоват, но полнота его скрадывается элегантным серым костюмом. Перлоновая сорочка, галстук, кожаные перчатки - все с иголочки. Наверно, адвокат, которого мне прислали, а может…
Дверь захлопывается.
- Садись! - небрежно говорит незнакомец и протягивает мне руку. - Надеюсь, мы столкуемся. Настоящая моя фамилия Мюллер, он же Гольдбах, он же Бреквольд, он же Гансен, он же… забыл, всего не упомнишь. Пусть уголовка вспоминает.
Рука мясистая, вялое пожатие, кожа лица бледная, черты тонкие, движения уверенные, весь облик выражает чувство превосходства. Завершают его портрет очки без оправы. Я пока молчу, не зная, с чего начать разговор. Он усаживается на второе откидное сиденье у столика, напротив меня.
