Информационный винегрет, которым Стефанов кормил уборщика, как правило, включал известные Сурину факты ("Наш друг поменял охранников"), эксклюзивные физиологические детали ("Наш друг снова лечится от гонореи") и что-нибудь малопонятное ("Роняет молибденовые акции на треть процента"). Виталик ходил польщенный.
Так бы они и дальше играли в эти игры, если бы не случилось кое-что из ряда вон. На шестой встрече, имевшей место на задворках птицефабрики и длившейся не более минуты, Стефанов сказал очень внятно и жестко:
– У меня плохая новость. Вопрос твоей жизни и смерти. Готовь тридцатку. Дешевле не отдам. В понедельник, здесь же.
И добавил, садясь в машину:
– Еще спасибо скажешь.
Заметно опустошив свою заначку, встревоженный Сурин прикинул между прочим, что пустырь за птицефабрикой – удобное место для уборки. Но мудрый Центр допускал, что завербованный еще может пригодиться, а пока лучше заплатить.
В понедельник Стефанов, пересчитав деньги, вынул из кармана диктофон:
– Извини, кассету я заберу. Так что придется слушать здесь.
На холодном ветру под гул автострады уютный тенорок Шимкевича сетовал на людскую низость. Речь шла о ближнем круге. "Из кожи ведь лезу, чтобы сделать им хорошо. Бабки атомные летят! И что?.. Суки! -сокрушался Коля. – Настоящие суки!" Судя по всему, разговор происходил дома или на даче у шефа. Вторым голосом был новый охранник Женя, молодой и всегда голодный. Он главным образом гмыкал и сочувственно матерился. Жене явно светила сытная карьера уборщика. А Виталику больше ничего не светило. Он теперь стал "сука номер один". "Он себе на уме. От него несет".
"За что?" – мысленно орал Сурин сквозь шум в ушах.
А Шимкевич уже объяснял в подробностях, где находится суринский гараж. Туповатый Женя переспрашивал. Для Жени это был самый первый "заказ". Еще минут пятнадцать Коля рассказывал анекдоты и рассуждал о женщинах. Виталик уже плохо слышал, его трясло. Стефанов выключил диктофон.
– Когда? – хрипло спросил Сурин.
– Будем слушать вторую сторону? Или так усвоишь?
Уборщик помотал головой:
– Когда?
– Послезавтра вечером – около твоего гаража. Когда приедешь ставить машину. Послезавтра, запомнил?
Уборщик громко высморкался и, не прощаясь, уехал.
Стефанов перевел дыхание. Только что он рисковал смертельно. Если бы Сурин сейчас передумал и сказал: "Нет, давай послушаем" – один из них не ушел бы отсюда живым. Потому что на второй стороне пленки можно было отчетливо расслышать слова Шимкевича: "Во вторник, ближе к вечеру. А днем он мне еще понадобится".
