— Эх, бабушка! — Витька захохотал. — Выдумает ведь тоже — диспетчером, стропальщиком… кем там еще? Ладно, хватит тут темнить, отдай фотографию и дуй отсюда, не мешай сторожить объект!
Комендантша пожала плечами: как, мол, хочешь! — и хлопнула в ладоши. Пудель вынесся к ее ногам, она сняла с его клыка пробитую, словно компостером, фотографию. Витька стал засовывать ее во внутренний карман пиджака, и в это время над стройкой раздался тихий, неуверенный свист. А начавшись, сразу стал громче, мощнее и вдруг перелился в трель, сменившуюся длинной и причудливой руладой. «Соловей!» — догадался бывший молодой специалист, удивившись его внезапному пению в таком глухом, посреди каменного города стоящем месте. Он вспомнил темные, весенние соловьиные сады на своей родине, в далеком районном городке, откуда уехал учиться шесть лет назад, оставив мать одну зимовать и летовать в старом деревянном доме…
Часто-часто замелькала-замигала вдруг слабая лампочка над будкой; совсем потухла. И внезапно возле Витьки, сидящего на скамейке, забегало много людей. Ярко озарилось окруженное забором пространство: рядом с будкой, чуть ли не упираясь одним концом в недорытый котлован, стоял длинный стол, покрытый ткаными узорными скатертями. Многочисленная челядь, выскакивая из дыры в заборе, тащила к столу огромные блюда с жареным мясом, кашами, грибами, пирогами, изогнутые ковши с медовыми хмельными напитками. Сидящие за столом мужчины в нарядных кафтанах, с сальными от мяса рожами, сыто кряхтели, дремали — носами в испачканную скатерть, орали песни, кто-то рвал бороду у соседа. В середине сидела румяная, строгая Комендантша в платье из плохо гнущейся материи, слева от нее — плотный мужик с густой рыжей шевелюрой. Тот самый, утащивший из сберкассы Витькин диплом. Федяев хоть и не видел его прежде, однако сразу признал. Мужик был как мужик, с большим носом, далеко в щеки уходили широкие ноздри. Кафтан красный, вышитый цветами, со стоячим воротом. Только все это уловили Витькины глаза, как сзади его крепко взяли под руки, подняли со скамейки и потащили к столу. Он обвис, заболтал ногами и руками, засипел отказывающим голосом. Бросили на истоптанную за день бригадой и жильцами сырую весеннюю землю, измарали хороший костюмчик. Тут и за столом все замолчали, глядя на него, посасывая кости; шут с бубенчиками заплясал вокруг Витьки, ухая.
— Точно, что он, мать, жениться у нас надумал? — обращаясь к Комендантше и вперяя суровый взор в стоящего на расползающихся коленях бывшего молодого специалиста, спросил Рыжий.
