И вот что сказал я стражам сим, когда умолк оратор, слывший учителем, и зовётся у них проповедником:
«Как же заботитесь вы о природе, если думаете о себе, а не о ней? Или лжёте вы, или же заблуждаетесь.
Плох идол, но хуже, когда их два! Вы же числа не знаете идолам вашим! И отличить не можете вы обед от убийства: когда обедаете вы, то кажется вам, что убиваете, а когда убиваете вы, то не видите, что так вы обедаете. Вот почему говорю я, что имя вам — «ненасытные»! Нельзя заботиться о человеке, но думать при этом не о человеке самом, а о «здоровом», "хорошем", «достойном» вас человеке. То, как оно есть, должны сказать вы, а не писать на знамёнах своих лозунги с пропусками и многоточиями!
Я же скажу вам, что нет между людьми разницы никакой, ибо человек — это не то, что о нём вы думаете, а то, что есть он! Если же нашли вы различие между людьми, то уступили вы страхам вашим!
Вот почему, когда слушает вас Заратустра, думает он: хороши речи ваши, да нет в них честности, ибо вы непоследовательны.
И вот что скажу я вам: "Верно, суждено умереть человечеству, видимо, устроено оно так. Но коли смерть его неизбежна, так пусть уж лучше умрёт оно от заботы о человеке, чем от заботы о страхах его!".
И вот ещё что: если и вправду заботитесь о природе вы, а не о собственных страхах и знаете вы, что надорвётся природа, вас прокармливая, то лучше б вам самих себя умертвить, чем так разглагольствовать да есть при этом! Но нет, продолжаете вы существование ваше, а значит, лжёте вы, когда говорите, что думаете о природе, и только!
Не осуждает Заратустра вас за желание ваше питаться, тем более за желание ваше жить, но вот ложь вашу перенести ему трудно! Лучше уж признать то, как есть оно, чем тешить себя иллюзиями! Нет от них проку, а ложь насилие порождает. И нет насилия хуже того, что делается с благообразной миной!»
Так говорил я пророку их, но сделал он вид, что не понял меня, или вправду не понял, как это бывает у идеалистов.
Тогда вышел на улицу я и увидел, что танцуют там осёл ушастый, пёс шустрый, кот своевольный и петух звонкоголосый. Увидел я и смеялся теперь вместе с ними, ибо не думают они о смерти, а потому нет в смехе их страха! Добрый смех — добрый, даже если смех этот над глупцами, но смех бесстрашный!
Готов ли и ты, друг мой, танцевать с тем, кто не боится смерти, ибо не думает он о ней, а живёт той жизнью одной, что дана ему рукою щедрою, как подарок, но которую сделали трусы из подарка себе наказанием?
