Так говорил я к старику этому из города Пёстрой коровы:
«Поэт, отчего нужны тебе были другие, когда не было среди них Других? Кого искал ты в них, если не Себя самого? Но как мог ты найти самого Себя там, где тебя нет? Нет тебя и в Другом, но и с ним можешь ты быть, лишь если будешь ты самим Собою! От других же можно только бежать, но как убежишь ты от самого Себя?»
Долго молчал в ответ мне старик этот, и сокрушённым выглядел лоб его, и трепетали длинные усы седые его над старческими губами.
«Нет во мне слёз более плакать, — сказал мне старик. — Растерял я свою глубину, ибо бился о стену. Надо было уйти мне, но что свобода для поэта, если не пустота!»
Долго молчал я в ответ на слова эти. Скептицизм — вот отчаяние поэта, вот его одиночество.
«Радовался ли ты, старик? Танцевал ли? И неужели же никто не захотел танцевать рядом с тобою, глядя на танец твой?»
Пожал плечами старик, и медленно пошёл он в долину, где паслись пёстрые коровы. А я стал плакать о судьбе поэтов — этих лучших из людей, которые лучшего-то и не разглядели в себе, самих Себя не разглядели они!
Потом посмотрел я на горы, на небо, на солнце, что залило светом своим луга изумрудные, и увидел, как танцует Мир танец свой, и, танцуя, покинул я город, где дух пёстр, да слишком рябой!
Большой и красочный хвост отрастил павлин себе, чтобы навлекать на себя взгляды, да только не может теперь он летать, тяжеловесный, и оттого не ощущает он на себе взора Другого, а только глаза других — так смотрит толпа на поэта!
Готов ли ты обрезать хвост себе, пожертвовать красочностью одеяния своего, которое не есть ты, а есть балласт твой, чтобы взлететь, дорогой мои друг? — вот о чём спрашивает нежное сердце моё, что жаждет твоего полёта.
Твой Заратустра
Мадагаскар
Привет! Есть остров на море, что порождён был огнедышащей лавой земли и пребывающий в родах, — вот место для мятежных духом! Здесь я, и жжёт мои ноги чёрный песок, раскалённый солнцем.
Когда псы огненные лаять начинают из своих подземелий, фыркать и брызгать слюной огненной, тогда и мятежные духом становятся кроткими. Чего же стоит мятежность их? И как ничтожна кротость эта!
Видел я людей, что купались во лжи, как тюлени в северном море, как кони во ржи! Купались лгущие эти в своих испражнениях! Видел я людей, что ждали, когда солгут им, только бы не слышали они правды! Подобны они кротам в грязных норах, и носы у них узкие. Скучно средь них Заратустре!
