Я-то понимала, что Яна шьет платье для мужа, а не для показа своих стройных ног всему человечеству. Остановились на зеленом крепсатине. Изумрудно-зеленом с желтоватыми, под старину, кружевами, опять же как и у меня, подшитыми с изнанки и видимыми в глубоких разрезах на подоле и рукавах. Варька опустошала свои шкафы, прикидывая к "лицу Яны все зеленое, пока не нашла нужного оттенка.
– Помой голову каким-нибудь «лонда-колором» красного дерева. Темная помада и коричневые румяна, – командовала Варька.
Я знала, что, в отличие от нас, Варька уже видела это пока не существующее платье, что это обязательно будет самое то. Яна, видимо, почувствовала это, потому и не стала спорить.
Но вот Манюня оказалась тяжелым случаем. Она всю жизнь, сколько я помню, не вылезала из джинсов и бесформенных блуз и свитеров. Даже летом, в жару, она умудрялась ходить такая упакованная, что на нее было страшно смотреть. Я понимаю, почему она так одевается: у нее никогда не было ни достаточно денег, ни уверенности в себе. Вот и сейчас она решительно отказалась от мини, но точно так же начала отказываться от макси.
– Ты хочешь самую бездарную длину, – объясняла Варька. – Иди тогда в своих чертовых портках! Тебе лечиться надо!
Мы все трое напали на бедную Манюню, пока не уговорили ее на длинное платье и декольте, впрочем, декольте Варька прикрыла тонким, в сеточку, гипюром, расшитым стеклярусом.
– Да… – ныла Манюня. – На меня будут все пялиться…
– Будут! – соглашались мы. – На Варькины платья всегда пялятся.
– Да вот у вас-то, Евгения Ивановна, вырез самый тот, а у меня и плечи, и грудь…
– Сколько лет мне и сколько тебе?
– Да… Все равно у вас лучше.
– Можешь ты хоть в чем-то довериться профессионалу? – возмутилась Аля. – Ты всегда хвалишь мои платья, но слава Богу, что я не сама их придумываю.
С трудом уговорили и Манюню. До нашего торжества оставалась неделя, но я-то знала, что Варька шьет платье за ночь – она не любит растягивать работу. Правда, продумать частности – тоже нужно время.
Когда мы вышли от Али, Яна долго молчала, потом, уже сидя за рулем, сказала почти завистливо:
– Какие у вас подруги… У меня нет ни одной такой. А Маша эта, которая «Гунуса» пишет... почему она так самой себе не нравится? Нет, мы как-нибудь устроим сабантуйчик и позовем Машу и мою толстую Вероничку, пусть Маша поучится нравиться самой себе. Обязательно устроим, обязательно позовем! Но вот как они умудрились научиться шить или писать? Как им в голову пришло? Вот я старше их, а ничего не умею. Ни-че-го-шень-ки!
