Не хватает нам озоновых дыр, кладбищ ядерных отходов, а тут еще и плоть человека дряхлеет от вседозволенности. Мы вымрем, как Содом и Гоморра, вот и все.
Яна никогда не расспрашивала меня о сексе, но о любви... хоть часами. И я почему-то чувствовала, что она чуть ли не завидует мне, прошедшей любовный путь и безропотно ставшей бабушкой.
И третья пара. Я и Кирюша. Он любил Виктора, с восторгом смотрел на красавицу-мать, но отношения у него были только со мной. Когда он приходил из школы и до того как ложился спать, я была нужна ему поминутно. И вопросы он иногда задавал странные и странные вещи рассказывая мне о себе, которых, по-моему, не говорил ни отцу, ни матери.
Так что все мое время было расписано. Яна быстро сообразила это. Увеличила оплату, поставила в моей квартире телефон с автоответчиком, чтобы сообщать всем, кто ко мне звонит, мой новый номер.
А ведь я ни о чем не просила, ни на что не сетовала.
А ведь когда-то я была хозяйкой себе и своей жизни. И вот – слуга. И нечего тут распускать нюни.
Хорошо еще, что меня пригласили не в поломойки.
Не потому, что я брезгую этим трудом, а потому, что всегда плохо мыла полы, посуду, стирала. Зато повариху она уволила (прежде найдя ей работу в приличном кафе), и мы с ней на пару изощрялись в приготовлении шикарных обедов. Мои супы и салаты, мясо и овощи, Янины торты и рыба.
Виктор говорил, что никогда так вкусно не ел, и удивлялся, что денег почему-то уходит меньше.
Я уже говорила, что из-за ночных бдений (надо же продолжать свое дело) мне было очень трудно вставать по утрам. А Яне – легко. Она была типичным жаворонком. И в школу Кирюшу возила сама.
Однажды я случайно проснулась рано, мои только что уехали в школу, а Виктор был в Москве.
Меня разбудили все телефонные звонки разом (телефоны были везде). Конечно, я могла снять трубку в своей комнате, но на кухне был определитель абонента и автоответчик. Вряд ли звонят мне, но вдруг?
В любом случае надо было перекрыть этот перезвон, и я, накинув халат, поползла на кухню.
Звонили мне. Табло высветило номер Андрюхи Гусарова, моего самого старого дружка и коллегу.
Теперь у него все было хорошо, тюрьма, в которой он по малолетке прокантовался ни за что, ни про что лет семь, была забойной темой. Его издавали, показывали по телевизору и прочее. Другое дело, что он почти не выходил из дома – шоферский радикулит, тромбофлебит и прочее. А если учесть, что он на полтора десятка лет старше меня, я молилась только, чтобы он вообще не умер в одночасье. Ведь стольких мужчин гораздо моложе его, уже пришлось похоронить.
