Используя меня в литературном плане, он, как человек порядочный, понимал, что надо интересоваться и моими делами. Мало того – отнюдь не платонически. Ведь то ли кто-то говорил ему об этом, то ли он сам соображал, что его абсолютно фантасмагорические опусы после моих правок становятся более правдоподобными.
Графоманы всегда не правдоподобны, даже в тех случаях, когда ни на сантиметр не поднимаются над бытом.
Для меня, например, Сталкер вполне возможный и реальный человек, а уж быт общества «Хищных вещей века» давно, на мой взгляд, воплотился в нашем теперешнем безумном и безнравственном мире. Но читать, как Аполлоныч описывает поход героя в булочную... бр-р!
Я вовремя сообразила, что с Виктором надо общаться, как с Кирюшей. Золотить ему пилюлю тяжкого труда литератора, потому что, как я видела, мутное, обманчивое и самодовольное вдохновение уже покидало его, он исписывался, ничего не написав. Я подкидывала ему варианты возможных последствий поведения героя, придумывала героям любимые словечки и манеру поведения, а уж что касается героинь…
В конце двадцатого века даже хорошие писатели настолько разлюбили женщин, что абсолютно не могут их описать. Помню, подошел ко мне один маститый писатель с просьбой о помощи.
– Слушай, мне надо как-то одеть свою бабу…
– Жену?
– Да нет. Героиню. Что сейчас носят?
– Это зависит от того, кто она такая. Сколько ей лет, где работает, где живет, в какой семье воспитана.
Маститый (и неплохой) писатель был поражен, а я перестала удивляться его бездарным романам то с буфетчицами, то и просто со шлюхами, на которых так явно написано: «буфетчица-пьянчужка», «шлюха недорогая» и т, д.
Виктор любил женщин, он их идеализировал до такой степени, что у них никогда не пачкались белые одежды и никогда не прорезалось дурных мыслей и слов. А ведь до женитьбы на Яне он много лет был вдовцом. Были же у него какие-то любовные истории, должен же он был со своим идеализмом нарываться на хищниц, стерв и психопаток.
Красивый, импозантный, он должен был нравиться женщинам, вряд ли они так уж позволяли ему прозябать в полном одиночестве. Если уж он их сам так усиленно избегал, то каковы причины? Импотент, «голубой» или что? А может, достаточно ему было увидеть на ногтях своего предмета облупившийся лак или дырку на чулке – и он бежал? Да, любовью к женщинам, настоящей любовью это не назовешь.
Он заслушивался, когда я предлагала ему варианты женских характеров и поступков.
