В ночь после поминок мы с Яной остались ночевать у Вероники, чтобы, во-первых, все помыть-убрать, а во-вторых, поддержать Веронику, хоть она не очень-то в этом нуждалась.
Для начала Вероника злобно посетовала на родственников Казбека, которые не откликнулись на ее зов приехать хотя бы на похороны. Она проклинала кавказские законы и обычаи, позабыв, что при жизни Казбека отсутствие его родичей ее очень даже устраивало. Далее пошли жалобы на милицию, которая, на ее взгляд, плевать хотела с высокой горки на чужое горе и поиски преступников. Буквально тут же, через запятую, она сообщила Яне, что никаких денег на счету Казбека не осталось.
– Вот ты меня ругала, что я брюлики и шубы от него требую, но хороша бы я была, если бы у меня и этого не осталось. Хорошо хоть квартиру купили, это уж тебе спасибо. Но квартиру я продам… – И Вероника нагло, не обращая внимания на мое присутствие, назвала цену, почти вдвое превышающую ту, за которую она квартиру купила. – Чего? Квартира шикарная. В центре, потолки высокие, кухня большая, комнаты большие, гараж рядом.
Я вспомнила, как, торгуясь, она кричала, что потолки низковаты, кухня маловата, а до метро идти целых семь минут. Понятно, что при торге это было дело обычное, но хоть бы сейчас молчала.
Меня поразила Яна, которая с какой-то странной дотошностью поддержала тему денег.
– Что значит – не осталось денег? – строго вопросила Яна.
– А то… Ни налички в сейфе, ни на счетах.
Я похороны на свои справила.
– Какие у тебя-то свои?
– А ты что, не отныкиваешь никогда?
– Ладно, проехали. Только как это нет денег?
Может, их и не было?
– Как же, не было… Да он за сто сорок тонн хотел квартиру купить и говорил, что еще больше останется. Ларьки у него опять же прекрасно работали, с колхозом договор чуть ли не миллион чистыми в день давал. И вдруг – денег нет, ларьки продал – и все втихаря от меня.
– Может, его шантажировали?
– Его-то? Уж не думаешь ли ты, что он кого-то там убил? Ну не-ет! Торгаш он был, торгаш! Не просто осторожный, а даже трусливый! Как все они, кавказские. Они только в кодле храбрые, а по одиночке... тьфу!
Что-то отвратительное, хуже ненависти, было в тоне Вероники по отношению к бедолаге Казбеку.
И я вдруг пронзительно пожалела это дитя гор.
Потерял родину, потерял родственников и остался с Вероникой, исчадием ада и порока, корыстной содержанкой. Конечно, вольно ж ему было нарушать законы своей родины, но все равно жалко.
Утром, когда мы с Яной ехали домой, она все продолжала о деньгах и о деньгах.
