Папаня хихикал. Прокурор сделал новый глоток из своего бокала и начал ногой отбивать такт. Бруно тихонько подпевал, однако слышно его не было, потому что музыка была очень громкой.
Песня еще не кончилась, когда Бруно, вытянув руку с бокалом, ткнул Кесселя средним пальцем в грудь и радостно закричал:
– «Ла Палома»!
– Да, – прокричал Кессель в ответ, – «Ла Палома»!
– Император Максимилиан!
– Да, – крикнул Кессель, – наш последний рыцарь!
– Нет, – закричал Бруно, – не тот, а мексиканский! Которого они расстреляли, собаки!
– А-а, так значит, тот! – прокричал Кессель.
– Какой? – крикнул Папаня из своего угла.
– А ты молчи, не с тобой разговаривают! – ответил Бруно. – Перед тем как его расстреляли, он заказал эту песню. Это было его последнее желание, ты понял? Когда расстреливают, можно заказать последнее желание, правильно?
– Не знаю, меня еще ни разу не расстреливали! – прокричал Кессель.
– А император Максимилиан захотел услышать эту песню! «Ла Палома» была его последним желанием, знаешь, да? Нет? Ну, значит, теперь знаешь. Кроме того, у него был понос. Это тяжело, когда тебя расстреливают, а у тебя еще и понос. Но он неплохо держался! За это я его уважаю! Ты понял?
– Понял! – прокричал Кессель.
– Да здравствует мексиканский император Максимилиан! – крикнул Бруно.
– Великолепно, великолепно! – подхватил прокурор.
– Да здравствует покойный мексиканский император Максимилиан! – присоединился к ним Кессель.
Бруно допил пиво; когда пустой стакан снова заскользил по стойке, песня завершилась рыдающим аккордом, к которому присоединился еще гитарный отыгрыш. Когда музыка смолкла, Кессель явственно ощутил волну жара, исходящую от камина: казалось, что громкая музыка сдерживала ее какое-то время.
– Может, дверь откроем? – предложил Кессель.
– Можно, – сказал Бруно, – а то прямо сдохнешь тут от этой жары.
– Нельзя, – возразила барменша, – шум будет слышно на улице, и соседи тут же вызовут полицию.
– Ну, хоть дверь сортира открой, – взмолился Бруно.
– Не стоит, там только что побывал прокурор, – заметил Кессель.
– Великолепно, великолепно! – веселился прокурор, показывая свои золотые зубы.
– А теперь давай «Эрцгерцога Иоганна», – потребовал Бруно.
Барменша сняла «Ла Палому». Несколько пластинок снова было пущено по рукам; наконец нашлась нужная – «Эрцгерцог Иоганн. Штирийские переливы». Приторный мужской голос в сопровождении цитры, а в особо патетических местах – и коровьих колокольчиков выводил:
