- Ты Боннакон? – такой была единственная капля членораздельной речи, вылетевшей из уст Искариотова в этот миг.
- Нет, я Минотавр, - голос существа, женственный, слегка надрывающийся, ослабленный, но в то же время и сильный, громом пронзил разум педофила.
- Очень приятно познакомиться, а я – Искариотов Иван Соломонович, большой фаллософ и негодяй!
- Я всё знаю, я есмь всё сущее, а раз так, то было бы глупо, если бы я не знал самого себя.
Искариотов внезапно понял, что всё это уже с ним происходило: он слышал этот божественный голос в самом себе всю свою жизнь, каждый, даже самый маленький и незначительный миг проходил вместе с этим странным существом, с этим Минотавром, всегда они были едины; молекулы Ивана Соломоновича вытанцовывали тот же самый пляс, который ведал миру о страданиях и лишениях юного тельца, о его минутах счастья в свежих полях с травкой, прижившей в себя капельки росы, о любви, и о зле, о еженедельных визитах Султана в стадо, о том, как Султан однажды нашёл Минотавра и после этого приказал связать существо и принести в султановы покои, о том, как глаза Султана пожирали плоть Минотавра, там, в другой жизни, ставшей другой после побега из неё - но педофил доселе не замечал этого танца в себе. Настолько слепым он был. Фаллософ согнулся, тело его задрожало, колени перестали удерживать на себе груду жира, мяса и прочих неожиданностей эволюции бытия, и из глаз посыпалась мокрая дробь. Почему!? Как!? За что!? Где причины и в чем должен был выражаться результат его слепоты?.. Ответов не следовало, не подразумевались они в вопросах, так же, как и в ответах не подразумевались вопросы, они просто бытовали, независимо друг от друга, из чего выходило, что нельзя найти одно через другое. Чтобы найти нечто, нужно просто найти это, без всяких дедукций и алгебраических уравнений.
- Не нужно слёз. Ничего не нужно… Послушай, братия, мы расстаёмся, но встретимся вновь… Обязательно… До этого же помни, что мы с тобой едины, я всегда буду в тебе, весь твой путь, а после… Я не знаю, что будет после, но прекрасным будет это! – эту речь Минотавр произносил уже вися в лапах скользкого, чистого, мыльного ублюдка. Ублюдок этот звался, вероятно, Мыльдодыром, из пасти его то и дело выпрыгивали розоватые, переливающиеся на свету пузыри, глаза засели по бокам высокого лба, и недвижимо вылупились, как у рыбы. За Мыльдодыром, подпрыгивая на месте и подвизгивая, занимал пристанище бармен:
