Какое грозное виденье
Смущало оробевший дух,
Когда стихийное волненье
Предощущал наш острый слух!..
В грядущих судьбах прочитали
Смятенье близкого конца;
Из тьмы могильной вызывали
Мы дорогого мертвеца,—
это был Владимир Соловьев. И он —
Из дали безвременной глядя,
Вставал в метели снеговой
В огромной шапке меховой
Пророча светопреставленье…
(«Сергею Соловьеву», 1909 г.)
Так вспоминал впоследствии Андрей Белый, так чувствовал он в то время; вторая симфония — развитие только что приведенных стихов. И не один раз·еще вспоминал Андрей Белый о том громадном влиянии, какое имел над ним Владимир Соловьев, — об этом он подробно говорит в целом ряде статей («Апокалипсис в русской поэзии», 1905 г.; «Владимир Соловьев», 1907 г. и др.); недаром указывает он в этих статьях на тот «роковой и глубокий смысл», какой получил в его жизни Вл. Соловьев, явившийся для него «предтечей горячки религиозных исканий». Вл. Соловьев помог ему преодолеть стеклянную пустыню «декадентства», помог ему выйти в «символизм»; и путь исхода был — эсхатологический. Чтобы ознакомиться с этой борьбой, чтобы понять причудливое переплетение былого «декадентства» с побеждающей в душе Андрея Белого «эсхатологией», надо обратиться к четырем его «симфониям», особняком стоящим во всем его творчестве. А потом — мы снова вернемся к его поэтическому дневнику, к со-бранию его стихотворений.
«Симфонии» — не случайно появившаяся в русской литературе форма; не случайно также постоянная тема статей Андрея Белого — тяготение всех современных искусств к музыке. «Близостью к музыке, — говорил он в одной из своих юношеских статей, — определяется достоинство формы искусства, стремящейся посредством образов передать безобразную непосредственность музыки» («Формы искусства», 1902 г.; см. также «Песнь жизни», 1908 г.). Музыка — это основной тон, к которому обертоны — все другие формы искусства. Так думал Андрей Белый и с сочувствием повторял, подобно своим старшим товарищам, знаменитые слова:
De la musique avant toute chose,
De la musique avant et toujours
………………………..
Et tout le reste est littérature…
Замысел «симфоний» возник из этого ряда мыслей и достиг крайнего своего проявления в последней, 4-й «симфонии». Однако это презрение литератора к «littârature» никогда не мог провести в жизнь Андрей Белый; «rien que la musique» — это никогда не удавалось ему, было не в природе его глубоко «мысленного» таланта, попытки же выдержать последовательно «симфонические формы» привели — мы увидим—к краху 4-й «симфонии». По существу же все свелось к тому, что «симфонии» написаны ритмической прозой (например, 1-я «симфония» вся выдержана, грубо говоря, в дактило-спондеическом ритме), разбиты на короткие музыкальные фразки, иногда повторяющиеся, иногда «контрапунктирующие» друг другу. А «литература» — осталась литературой.
