Романов улыбнулся. Снисходительно похлопал Никиту по плечу и сказал о том, что как раз сегодня ни им за него, ни ему за себя опасаться нечего, поскольку…
– Убивать-то будут милицейского начальника или криминального авторитета!
Будут убивать милицейского начальника или криминального авторитета!
Большинство горожан восприняли это известие, как прямое приглашение посетить центр города, где, по общему мнению, вечером четвертого марта должно состояться продолжение увлекательного реалити-шоу с участием Демиурга, его тайной жертвы и лучших сил милиции. В ожидании представления зрители со всех районов города рекой стекались к бульвару Карла Маркса и там, смешавшись, распадались на два потока, один из которых двигался на север – до здания ФСБ, а другой на юг – к Центральному рынку. Так же, как на площади перед Дворцом спорта три дня назад, люди на бульваре спорили, смеялись, травили свежие анекдоты про маньяков и, не стесняясь, вслух считали звездочки на погонах многочисленных милиционеров. Всех занимал вопрос, начиная с какого офицерского звания милиционера можно считать начальником? Кто-то высказывал мнение, что любой, имеющий в непосредственном подчинении хотя бы одного курсанта школы МВД, вправе называться таковым, кто-то говорил о командире роты, однако большинство склонялось к тому, что милицейским начальником в ранге трехпалубного корабля может являться только офицер в звании полковника и выше.
То ли от холодного ветра, насквозь продувавшего шинели, то ли от мысли о возможном столкновении с Демиургом в темном переулке, милиционеры поеживались, но держались молодцом: в конфликт со звездочетами не вступали и высказывать им свои соображения по поводу того, кто является их начальником, не препятствовали.
Впрочем, в толпе было много и тех, кто ничего не считал, ни о чем особо не думал и увидеть то, как Демиург будет убивать милицейского начальника или криминального авторитета, не рассчитывал. Эти люди пришли на бульвар главным образом оттого, что там было весело. Неторопливо прогуливаясь от Центрального рынка до здания ФСБ, они всем своим видом показывали окружающим: мы-де, в отличие от вас, наивных, знаем – ничего интересного здесь не произойдет – Демиург не такой дурак, чтобы действовать открыто на виду у милиции. А пришли мы сюда лишь затем, чтобы и ему, Демиургу, и ей, милиции, было перед кем стараться.
Приподняв занавеску, Романов стоял у окна, глядел с высоты четвертого этажа на толпы проходящих мимо людей и пытался вызвать к себе жалость. Он думал о том, что ему катастрофически не повезло со временем, когда выпало жить, со страной, а главное, с обществом, в котором всё трудней чувствовать себя одним из многих. Однако, как он ни старался, как ни растравливал душу, припоминая нанесенные жизнью обиды, жалости к себе не было. А был здравый смысл, который утверждал, что история знавала времена и хуже и подлей, что страну, как и родителей, надо принимать такой, какая есть, и что в любом обществе, даже самом цивилизованном, он и такие, как он, всегда являются меньшинством.
