Мне было ужасно трудно переступить через себя. Некоторое время я ходил у ларьков, приглядывался к покупателям и пытался определить, у кого из них самое доброе сердце.
– Вы не могли бы одолжить мне один рубль, – тихо сказал я, приблизившись к даме в шубке, которая покупала цветы.
Дама сделала вид, что не слышит меня.
– Мне не хватает одного рубля на проезд, – сказал я парню в пальто, который с наслаждением пил из бутылки пиво.
– Работать иди! – громко ответил парень, оторвав губы от горлышка.
– Со мной случилась беда, – сказал я бабушке, которая покупала хлеб.
– Ни стыда, ни совести, – покачала головой бабушка, глядя на меня подслеповатыми глазами. – У меня пенсия триста рублей…
Разве думаешь про стыд, когда карманы пусты! «Надо позвонить папаше в академию, – подумал я. – Он меня, как мужик мужика, поймет. Отвезет домой, накормит. А там мы вместе с ним покумекаем, что дальше делать. Все-таки я не чужой ему человек, а почти зять».
Вахтерша, поднявшая трубку, поразила меня своим ответом:
– Аристарх Софронович уволился и у нас больше не работает.
Я хотел еще что-то спросить, но связь уже прервалась. Уволился! Что же это может значить?
Я «прилип» к спине мужчины, проходящего турникет, и прошел на станцию метро. Через час я зашел в подъезд Настиного дома. «Упаду ей в ноги, – думал я. – У нее доброе сердце, она поймет и простит».
Удар следовал за ударом. Я сначала подумал, что ошибся этажом. Деревянная дверь профессорской квартиры бесследно исчезла, а вместо нее стояла бронированная, обшитая черным ледерином.
Я позвонил. Дверь открылась, на меня выплыло облако известковой пыли, а вслед за ним – белое лицо незнакомого мужчины.
– Чего тебе? – спросил он.
– А… – произнес я. – Это тридцать седьмая?
– Да!
– А где Настя?
– Нет тут никакой Насти. Ремонт! – ответил мужик и захлопнул дверь.
Я вышел на улицу, посмотрел по сторонам, чтобы лишний раз убедиться, что не перепутал дом или подъезд. И тут мне стало нехорошо. Я сел на лавку. Кружилась голова. В груди стало пусто, как в барабане.
Я сидел истуканом до тех пор, пока у меня не замерзли ноги. Тяжело и медленно светало. Я брел по улицам куда глаза глядят, без мыслей и чувств, как зомби. Меня толкали прохожие, обливали талой водой машины. В душе я еще оставался миллионером, но у меня не было мелочи, чтобы купить хлеба.
Чтобы не замерзнуть, я ходил по Москве весь день. Отчаяние сменилось тупым равнодушием. Я с трудом верил в то, что жизнь моя внезапно пошла ко дну, и не было сил, чтобы удержаться на поверхности. Когда стемнело, я подошел к своей хрущевке. Теперь она казалась мне царскими хоромами, потому что в ней было тепло, светло и сухо. Я обошел дом со стороны палисадника и, взобравшись на дерево, посмотрел в светящееся кухонное окно. За столом, заставленным водочными и пивными бутылками, сидело по крайней мере шесть или семь мужиков, по виду которых легко можно было определить основное место их обитания. Я слышал громкий разговор, крики, ругань. Меня там явно не ждали.
