Дверь приоткрылась, и в щель высунулось немолодое тощее оливковое лицо с запавшим ртом.
― Чего вы хотите? ― Губы выпятились и опять запали.
Я открыл записную книжку и нацелил на нее карандаш.
― Моя фирма проводит опрос населения.
― Нам ничего не надо. ― Рот закрылся одновременно с дверью.
Дверь следующего дома была распахнута настежь. С улицы хорошо просматривалась гостиная, заставленная старой мебелью. Я постучал, и дверь задребезжала, ударившись об стену.
Парень под перечным деревом поднял глаза от крыла машины.
― Входите, входите. Она будет рада. Тетушка всем рада. ― Потом, словно спохватившись, он буркнул: «Мистер», и повернулся ко мне своим мощным загривком.
Из недр дома послышался голос, старчески-слабый, но удивительно певучий.
― Холли, это ты? Нет, для Холли, пожалуй, рановато. Да кто бы там ни был, входите. Врагов у старухи нет, а друзья навещают меня здесь, в моей комнате, ведь я не встаю. Так что давайте, входите.
Слова сыпались без остановки, выговор был приятный, по южному мягкий. Я пошел на голос и, миновав гостиную, короткий коридорчик и кухню, оказался в маленькой прикухонной комнатенке.
― Еще недавно я принимала друзей в гостиной. А тут доктор мне говорит, лежи-ка ты, солнце мое, в постели и не думай больше готовить, пусть Холли за тебя управляется. Вот я тут и лежу.
Комнатка была совсем крохотная, почти без мебели, с единственным открытым окном, через которое проникали свет и воздух. Голос доносился с кровати, стоявшей у окна. Там, в окружении подушек, полусидела негритянка с изможденным серым лицом, на котором, как темные янтари, сияли огромные глазищи. Ее блеклые улыбающиеся губы безостановочно шевелились.
― Это, говорит, твое счастье, что тебя скрутил артрит, потому что от твоей беготни у тебя бы точно сердце лопнуло. А я говорю, очень мне надо, горе ты утешитель, чтоб сердце тикало как часы, коли нельзя ни вставать, ни готовить. Он меня обозвал железной бабкой, а я рассмеялась ему прямо в лицо, не могла сдержаться. Этот доктор мой добрый друг, что бы он там ни болтал. А ты доктор, сынок?
Огромные глаза излучали свет, блеклые губы улыбались. Я с трудом заставил себя соврать:
― Мы производим опрос радиослушателей Южной Калифорнии. Я вижу, у вас есть радио.
Между ее кроватью и стеной был втиснут большой радиоприемник цвета слоновой кости, заменявший собой тумбочку.
― Конечно, есть. ― Она явно была разочарована. Ее мягкая верхняя губа с едва заметными усиками собралась в гармошку.
